Затем какое-то время настороженно вслушивались в тишину, повисшую после незаконченного предложения Жиры и нарушаемую разве что громыханием трамвая, потом Хеннинен сказал:
— Дерьмовый разговор получился.
На это никто не посмел ничего возразить, а потому просто ехали. То есть просто сидели молча и смотрели в мутное от постоянных усердных механических чисток окно, мимо ползли всякие объекты, как-то: деревья, дома, машины, люди, но поскольку на этот раз ничего примечательного в них не было, пришлось для ровного счета осмотреть внутренности вагона, правда и здесь ничего особенного не наблюдалось, единственным настоящим пассажиром был сидящий на отдельном сиденье в середине вагона молодой человек, похожий на оголодавшего студента. Он испуганно схватился за свои очки и стал тереть их о край рубашки с такой яростью, словно шлифовал гранит. Поворот направо, налево и вот уже опять остановка, пассажиров заметно прибавилось — потертый мужик в синем тренировочном костюме, который вонял, как помойное ведро, озабоченная мать с ребенком в одной руке и полиэтиленовым пакетом с бутылками в другой, две тощих перешептывающихся девицы лет двенадцати в старомодно малых одеждах. Сидели, смотрели вперед по ходу трамвая и верили в будущее. Проехали мимо игровой площадки, которая, казалось, тоже движется, но не вниз, а вверх, на детской горке сидел с грустным видом малыш, застрявший ровно посередине, возможно, истеричные родители прикрепили к его комбинезону какие-то противоскользящие заклепки, он и правда был в комбинезоне, в такую-то жару. Но потом и малыш остался позади, и снова замелькали дома, окна, квартиры с множеством проживаемых в них жизней, однокомнатные, двухкомнатные, трехкомнатные, но однокомнатных все же больше, тихие гостиные, в которых пыль неспешно плывет к телевизорам, пыхтящие кофеварки, забрызганные и пожелтевшие, сумрачные прихожие, полные пустых упаковок из-под пиццы, ванные комнаты со скрюченными временем тюбиками зубной пасты, груды немытой посуды, махровые залежи пыли, квартплата, которая, как ни плати, не становится меньше, и собственность, которая длится и длится, невзирая на смертельные случаи.
В этом районе дома стояли так плотно, а люди жили так густо, что когда на горизонте показался первый нежилой дом, казалось, что и дышать сразу стало легче.
— Все в порядке? — спросил Хеннинен таким притворно-заботливым тоном, каким подлый руководитель туристической группы обращается к туристам, после того как обманом заманил их в шахту, которая вот-вот обвалится.
