— Ну, полетели, — вздохнул Хеннинен.
— Это, а куда летим-то? — спросил Жира.
— Но ёксель-моксель, трын тебе в задницу, ну нельзя же так, — воскликнул Маршал. — Мы же уже встали. Что, опять будем два часа гадать и препираться?
— Да мне-то какая разница, — сказал Жира.
— Здесь все не так сложно, — успокоил их Хеннинен. — Отсюда, куда ни пойди, все равно под гору, так что давайте уже сплавляться.
Стали сплавляться. Как-то так получилось, что для сплава выбрали тот же самый путь, по которому, собственно, и пришли, он казался надежным и проверенным, и спускаться по нему было гораздо легче. Прошли мимо пекарни, она уже вновь открыла свои двери, исчезла и кошка с крыльца, а вот зеленые мошки, напротив, все так же жужжали в кустах — хоть что-то в этом мире не меняется. Осторожно пересекли тихую улицу, словно на ней спал громадный хищный зверь, которого боялись разбудить, и пришли наконец в другой парк, который можно было бы назвать своеобразным придатком Верхнего парка или, по крайней мере, частью обширной парковой зоны. В любом случае склон здесь был очень крутой.
Хеннинен пнул попавшуюся под ноги пивную пробку, она подскочила и весело запрыгала вниз, как маленькая гремящая пылевая капсула. Споткнувшись о бугорок, похожий на кожный прыщик, она неожиданно изменила направление своего движения и взмыла высоко вверх, оказавшись, таким образом, в лучах яркого солнца, небывало засияла и, казалось, на несколько секунд застыла в воздухе. Глаза, ослепленные этим блеском, еще долго не могли свыкнуться с увиденным, а потому дальнейшая судьба пробки осталась неизвестной.
— Вот это да, — сказал Хеннинен.
— Потустороннее явление, — сказал Жира.
— Скорее по-эту-стороннее, — сказал Маршал.
— Просто стороннее, — сказал Хеннинен, потом подумал и добавил: — Или просто странное.
В тени больших, почерневших от жары кленов было неожиданно сумрачно и тихо, словно кто-то темный и холодный только что побывал здесь. На соседней площадке какой-то страшно обиженный малыш пробовал на вкус железную перекладину для выбивания ковров — он, похоже, уже вовсю ждал зимы. Наконец этот порядком уже надоевший спуск закончился, и земля снова стала ровной. Теперь оставалось только пройти немного вперед до улицы Хельсингинкату, а там между двух гранитных домов спуститься вниз по лестнице, на которой всегда восседали асоциальные личности.
Выйдя на знакомый тротуар, Хеннинен вдруг остановился, расправил плечи и с видом предводителя сурово спросил:
