— Птицу и медок в Ростов на торги не возишь?
— Какое, батюшка Федор Калистратыч? Далече до Ростова. Туда птицу, опричь чеснока и лука, из окрестных сел привозят. Все, что добуду, в оброк идет.
— Бедно живешь, бедно. Сидишь в курной избенке и кроме леса белого света не видишь.
— Так, ить, все так живут.
— Все да не все, Оська. Ты бы поглядел, как на Москве честной народ живет. Хочешь в Москву?
— В Москву?.. Чудишь, батюшка. Куды уж нам со свиным рылом в калашный ряд? Там, чу, за одну бороду надо алтын отвалить.
— Не алтын[4], а две деньги[5] — со всякого мужика при проезде через заставу в город или из города. Уплатил пошлину — и получай знак в виде жетона.
— Сурьезное дело.
— Воистину, Оська. Государь Петр Лексеич, царство ему небесное, был строг. С мужика — две деньги, с боярина — аж сто рублей.
— Да откуда такие деньжищи даже у боярина? — ахнул Оська..
— Для московского боярина это не деньжищи, — усмехнулся приказчик. — И поболе могут отвалить, коль пожелают по старине бороду носить, но таких на Москве все меньше остается, ибо сам Петр Лексеич, бывало, на западный манер без бороды ходил.
— Вона. А при прежних-то царях безбородых-то людей, будто татар, погаными называли. Тьфу! Бабы — и те могли плюнуть в голое лицо.
— Царь-государь иноземные новины на Руси учреждал и не нам, холопишкам, деяния его осуждать. Ныне императрица Анна Иоанновна, после Екатерины, его дело продолжает, и не дай Бог указ не выполнить, — строго молвил Федор Калистратыч.
— Упаси Бог, батюшка, — смиренно кивнул Оська и почему-то поскреб жесткими пальцами свою неказистую бороденку.
— Ты вот что, Оська, — несколько помолчав, вновь заговорил Столбунец. — Я ведь не зря о Москве речь завел. Господин твой, Петр Дмитрич Филатьев, приказал тебе в Первопрестольной быть… Не хлопай глазами, заколачивай избу и всей семьей в усадьбу купца Филатьева.
— На кой ляд я купцу понадобился? — с трудом пришел в себя Оська.
— Понадобился, коль хозяин зовет.
Оська обвел снулыми глазами закопченную избу, глинобитную печь с полатями, кочергами и ухватами и тяжко вздохнул.
— А как же скарб, огородишко, коровник?
— Твой скарб и ломаного гроша не стоит. Не горюй, на новом месте твой скарб не понадобится.
— А землица, кормилица наша?
На глазах Оськи выступили даже слезы.
— Вот нюни распустил, — покачал головой приказчик. — Нашел о чем горевать. Свято место пусто не бывает. Скоро на твоем месте новый человек будет кабалу тянуть. Собирайся, Оська, подвода ждет.
