У деревянной кровати, на которой лежали войлочные матрацы, обшитые по краям коричневой тканью, сидел Шарав в подбитом мехом желтом чесучовом дэле и пил чай.
— Налей учителю чаю! — крикнул он жене, раздувавшей огонь в очаге.
Норжма́ живо вскочила и подошла к гостю.
— Позвольте вашу чашку, учитель, — тихо обратилась она к ламе.
Шептавший молитвы Молом взял стоявшую возле него деревянную чашку и с важным видом подал ее Норжме.
Она налила чаю и, держа чашку обеими руками, поднесла ламе. Руки у нее дрожали.
— Не можешь даже как следует чаю подать человеку! Эх ты, трясучка!.. — криво усмехнулся Шарав и заискивающе обратился к ламе: — Вы сегодня собираетесь ехать, учитель?
Молом кивнул, продолжая прихлебывать чай и издавая звуки, очень напоминающие чавканье пьющего верблюда.
Выбивая трубку о каменный цоколь железной печки, Шарав покосился на Норжму.
— Где Зориг? Пусть приведет коня учителю!
Норжма молча вышла из юрты.
В ясном, голубом небе ярко светило осеннее желтое солнце. Было тепло и тихо. Норжма огляделась. Невдалеке пасся скот, но Зорига на пастбище не было. «Где он может быть? И как найти коня этого ламы?.. Опять Шарав изобьет сына… Бедный мальчик. Ему так хочется учиться… Что бы такое придумать? Как же все-таки отправить его в школу?» Норжма вздохнула и, поставив на плечо поломанную корзинку, нехотя побрела в степь.
Шарав остался наедине со своим гостем. Поставив перед ламой чашку с чаем, Шарав вернулся к прерванному разговору.
— Мальчишка хочет поступить в школу, не поддается никаким уговорам. Я ездил вчера в сомон и просил директора школы освободить его от ученья. Но тот и слушать не хочет. Что бы вы посоветовали? — Наморщив лоб, прищурив свои хитрые, налитые кровью глаза, Шарав выжидающе смотрел на ламу.
Молом достал расписную табакерку, набил ноздри табаком и, чихнув несколько раз подряд, сказал:
— Непутевый мальчишка ваш Зориг, и отец его был мерзавец. Смотри, Шарав, он может тебе навредить…
Лама вдруг замолчал, подозрительно осмотрелся и спросил шепотом:
— Твоя Норжма не подслушивает где-нибудь около юрты?
Шарав встал, приоткрыв дверь, огляделся по сторонам.
— Она ушла за аргалом, — успокоил он ламу и подсел поближе к гостю.
— Помнишь тот год, когда мы разрушили и забросали камнями новый колодец у подножия сопки Цаган-Толгой? — протерев глаза, заговорил лама. — В ту ночь ты ведь, кажется, был с нами?
Шарав кивнул.
— Так вот. Люди говорили, что Ульзийт заподозрил тогда нас двоих. Наше счастье, что по воле хозяина ада этого безбожника отправили в преисподнюю. А то бы несдобровать нам с тобой. А Зориг — его семя. Выучить его, так он станет опаснее своего папаши.
