— Какой Гутап?
— Степан.
— Ящик?
— Какой ящик? Зачем? Мне подфарник нужен. Я же русским языком говорю — Гутап!
Скоро перечеркнули детское прозвище Степана. Ящик повзрослел и стал Гутапом. А гараж его превратился в склад с полками, густо забитыми запчастями для легковушек. Нигде нет — ни в магазине, ни у магазина. Ни даже на техстанции. А у Гутапа есть. За другую цену, конечно, но поймите: Гутап на дом копит. Что нужно? Он же и для вас старается. Если сейчас нет, так завтра будет.
Степан совершал регулярные набеги на соседние города, готовил дальнюю поездку в Москву, связей пока там не хватало, но это дело наживное… При слове «Гутап» любой слободской мальчишка направлял людей к его гаражу. Степан осматривал приезжих из окна, а тогда выходил.
— Я ведь для себя берегу, — говорил он новичкам.
— Пожалуйста, посмотрите… Может, найдется!
Ящик пожимал плечами.
— Навряд ли…
— Я не поскуплюсь… Пожалуйста!
— Если найдется, выручу…
А вечерами фисташковый «Москвич» дежурил у библиотеки. В смотровом стекле плавали разноцветные огни. Алеша натыкался на «Москвич» все чаще, когда заходил за Надей — они повадились в кино, вместе было веселей скучать.
Однажды Надя вышла из библиотеки и услышала, как приказ:
— Садись! — И автомобильная дверца открылась.
До самой слободки Степан молчал, только музыка в приемнике играла шумно, а он сказал, когда фары коснулись лучами богминской решетки:
— Надя! Ты все знаешь. Чего зря говорить про это.
Такой он был значительный, что Надя едва удержалась, чтоб не прыснуть.
— Про что?
— И про Алешку, между прочим. Анка сейчас слиняла, но обломает зубы и вернется… Поглядишь тогда на Алешку…
— А если не вернется? — спросила Надя.
— Куда она денется?
Надя не отвечала, и он сказал:
— Ладно, не вернется… Все бывает! Ты интересуешься Алешкой, известно, но ты открой глаза, посмотри — кто он и кто я…
Фары «Москвича» погасли.
— Я тебе гарантирую цветной телевизор, — без претензий сказал Степан.
— А дом?
— Само собой, — сказал Степан. — Ха! Куда ж девать телевизор, если дома нет? Но это быт. А телевизор — это для души…
Надя трудно вздохнула, как будто ей в самом деле стало невмоготу от какой-то невидимой, но ощутимой тяжести.
— Ой, какой ты дурак, Ящик!
И даже забыла, что хотела прыснуть, а Гутап сказал:
— Дурак, что вслух говорю об этом! Или, может, думаешь, меряю на это свои чувства? Нет, не меряю. Меня тоже учили, и я знаю, что их ничем не измеришь. Но еще Бальзак сказал, между прочим, библиотекарша, что любовь доказывается рублем. И не надо от него прятать глазок, если ты женщина своего века.
