— Слушай, завтра я снова буду охотиться на ящериц… если ты придешь охотиться со мной, я подарю тебе колоду карт — игру "Купец на ярмарке".
Он знал, что для Роберто предложение было заманчивым: он не раз уже выражал желание иметь эту игру. И действительно, Роберто, словно осененный внезапным вдохновением, ответил:
— Я приду, но с одним условием: мы их поймаем живьем, посадим в коробку, а потом выпустим на свободу… а ты дашь мне колоду.
— Так не пойдет, — возразил Марчелло. — Самое приятное — убивать их прутом… бьюсь об заклад, ты на это не способен.
Роберто ничего не ответил.
Марчелло продолжал:
— Значит, приходи… договорились… но и ты найди себе прут.
— Нет, — упрямо проговорил Роберто, — я не приду.
— Но почему? Колода новая.
— Нет, бесполезный разговор, — сказал Роберто. — Я не стану убивать ящериц… даже если. — он поколебался, подыскивая предмет соответствующей ценности, — даже если ты дашь мне свой пистолет.
Марчелло понял, что делать нечего, и вдруг отдался во власть гнева, уже кипевшего у него в груди:
— Ты не хочешь, потому что ты трус, ты боишься.
— Чего боюсь? Не смеши меня.
— Боишься, — раздраженно повторил Марчелло, — ты трусишка, заячья душа. — Вдруг он просунул руку сквозь прутья решетки и схватил приятеля за ухо. У Роберто были красные оттопыренные уши, и Марчелло не раз таскал приятеля за уши, но никогда с такой яростью, с таким отчетливым желанием сделать ему больно: — Признайся, что ты трусишка!
— Нет, отпусти меня, — жалобно взмолился приятель, извиваясь, — ай-ай!
— Признайся, что ты заячья душонка.
— Нет, отпусти меня!
— Признайся, что ты заячья душонка.
Теплое потное ухо Роберто горело у Марчелло в руке, в голубых глазах мученика появились слезы. Он пролепетал:
— Ладно, хорошо, я трусишка, — и Марчелло отпустил его.
Роберто отскочил от ограды и, убегая, прокричал:
— Нет, я не трус… я только говорил так, а сам думал в это время, что я не трус… я тебя обманул!
Он исчез, и голос его, в котором звучали слезы и насмешка, растаял вдали, за кустами соседнего сада.
От этого разговора у Марчелло осталось крайне неприятное ощущение. Роберто, отказавшись поддержать его, лишил его отпущения грехов, которого Марчелло добивался и которое было для него связано с этой поддержкой. Тем самым он был отброшен в ненормальность, но при этом показал Роберто, как важно ему покончить с ней. К тому же Марчелло прекрасно понимал, что позволил лжи и насилию увлечь себя. Теперь Марчелло мучила совесть не только из- за убитых ящериц, ему было стыдно, что он солгал Роберто и не признался, зачем на самом деле ему нужна была поддержка приятеля, ему было стыдно, что он выдал себя, схватив Роберто за ухо. К одной вине прибавилась другая, и загладить их Марчелло не мог.
