Прежде чем прочесть сообщение, он оглянулся вокруг, словно боялся, что за ним наблюдают. Потом опустил глаза к странице. Заметка гласила: "Вчера Паскуале Семинара, проживающий по улице Камилучча, 33, во время чистки пистолета нечаянно произвел несколько выстрелов. Семинара была быстро оказана помощь, и он был срочно доставлен в больницу Санто-Спирито, где врачи обнаружили у него огнестрельную рану в груди, в области сердца, и сочли его положение безнадежным. Действительно, вечером, несмотря на проведенное лечение, Семинара скончался". Перечитав заметку, Марчелло подумал, что она не могла быть ни банальнее, ни короче. Тем не менее за истасканными формулами безымянного журналиста скрывались два важных факта. Первое: то, что Лино действительно мертв, в этом Марчелло всегда был уверен, но у него не хватало мужества признать очевидное; второе: то, что эту смерть, по очевидной подсказке умирающего, приписали обычному несчастному случаю. Таким образом, никакие преследования ему не угрожали: Лино был мертв, а Марчелло никак не могли обвинить в этой смерти.
Но он решил найти в библиотеке сообщение о событии, происшедшем столько лет назад, вовсе не для того, чтобы успокоиться. Его беспокойство, так и не улегшееся окончательно за все эти годы, никогда не было связано с материальными последствиями случившегося. Он переступил порог библиотеки для того, чтобы проверить, какие чувства вызовет у него известие о смерти Лино. По своей реакции Марчелло смог бы судить, остался ли он прежним мальчиком, одержимым своей роковой ненормальностью, или стал новым человеком, совершенно нормальным, таким, каким хотел быть, и каким, по его убеждению, был.
Он испытал необыкновенное облегчение и, возможно, не просто облегчение, а изумление, увидев, что сообщение на пожелтевшей бумаге, напечатанное семнадцать лет назад, не вызвало в его душе сколько-нибудь заметного отклика. Он подумал, что с ним произошло то же самое, что с человеком, долгое время носившем на глубокой ране повязку: наконец он решается снять бинты и вместо шрамов с удивлением обнаруживает гладкую чистую кожу, без каких бы то ни было следов. Найти заметку в газете, подумалось ему, было все равно что снять повязку, и бесчувственность в данном случае означала выздоровление. Как ему удалось выздороветь, сказать он бы не мог. Но несомненно, что дело было не только во времени. Многим он был обязан самому себе, своему сознательному стремлению в течение всех этих лет покончить со своей ненормальностью, стать таким, как все.
