Автомобиль остановился. Марчелло вышел, и Лино через окошко протянул ему связку книг, сказав решительно:
— Значит, до понедельника, на бульваре на том же месте, что и сегодня.
— Но я, — спросил Марчелло, взяв книги, — должен делать вид, что не вижу тебя, так?
Он заметил, как Лино заколебался, и испытал нечто вроде жестокого удовлетворения. Глаза Лино, ярко горевшие в глубине запавших глазниц, теперь смотрели на Марчелло умоляюще и тоскливо. Потом Лино произнес со страстью:
— Поступай, как знаешь… делай со мной, что хочешь. — Голос его прозвучал жалобно и певуче.
— Знай, что я даже не посмотрю на тебя, — в последний раз предупредил Марчелло.
Он увидел, что Лино сделал жест, который он не понял, но ему показалось, что то был жест отчаянного согласия. И машина уехала, медленно удаляясь в направлении бульвара.
Каждое утро в определенный час Марчелло будила кухарка, которая была к нему особенно привязана. Она входила в темную комнату, неся на подносе завтрак, и ставила его на мраморную крышку комода. Потом бралась обеими руками за веревки жалюзи и двумя-тремя сильными рывками поднимала их. Она ставила поднос Марчелло на колени и, не садясь, присутствовала при завтраке. Едва он кончал есть, она сдергивала с него одеяло и заставляла одеваться. Она помогала ему, то протягивая одежду, то опускаясь на колени и надевая ему ботинки. Кухарка была женщиной живой, веселой, судившей обо всем здраво. Она сохранила свойственные ее родной провинции акцент и сердечность. В понедельник Марчелло проснулся со смутным воспоминанием, что накануне вечером слышал разгневанные голоса, доносившиеся не то с первого этажа, не то из комнаты родителей. Он позавтракал, а потом как бы невзначай спросил кухарку, как обычно дожидавшуюся, пока он кончит есть:
— Что случилось сегодня ночью?
Женщина посмотрела на него с деланым и преувеличенным удивлением:
— Насколько я знаю, ничего.
Марчелло понял, что ей есть что сказать: притворное удивление, лукавый блеск глаз — все поведение кухарки указывали на это. Он сказал:
— Я слышал крики…
— А, крики, — ответила женщина, — но это нормально… разве ты не знаешь, что твои папа и мама часто кричат?
— Знаю, — сказал Марчелло, — но они кричали сильнее обычного.
Она улыбнулась и, опершись обеими руками о спинку кровати, проговорила:
— Ты не думаешь, что, крича, они лучше поймут друг друга?
У нее была такая скверная привычка: задавать вопросы в утвердительной форме, на них не требовалось ответа. Марчелло спросил:
