— Да это я так, к слову.
— А ты думай, когда говоришь. Слова, они тоже разные бывают.
Суровый таежный охотник, Попов перестрёлял за свою жизнь немало разного зверья и птицы. Но был он человеком твердых и своеобразных убеждений, которые не позволяли ему поднять руку на куропаток, обступивших наше жилье.
Куропаток мы не трогали, и жили они с нами душа в душу.
Спустя неделю Попов, как обычно, принес воду, но был молчалив и скучен.
— Чего ты насупился?
— Снялись наши куропатки, улетели.
— Как — улетели?! — воскликнул я.
— Обыкновенно. Поднялись и улетели. Давай пей чай да пойдем стланика сухого соберем побольше. К холоду улетели птицы. Они ведь и к нам-то от довременной зимы откочевали. Не вылиняли еще. А теперь и у нас холод куропатки почуяли. Подальше от него, в тепло бегут…
Весь день мы прилежно собирали сухой кедровый стланик, готовили себе топливо. А к вечеру небо заволокло густой серой хмарью, и солнце спряталось за холодной багрово-желтой завесой.
Ночью повалил снег, тайга загудела от резкого северного ветра.
Таежный барометр сработал точно.
По берегам рек растут на Колыме и тополевые рощи. Укореняются они на затопляемых галечниках, в полую воду, стоят по колено в воде, и просто диву даешься, откуда такие могучие деревья добывают себе пропитание в скудном да еще отмытом галечнике. Но вот добывают, живут!
Еще зимой приметил Попов на берегу тополевого великана. Он стоял, как седобородый воевода, на опушке среди своего тополиного войска, весь в белых мохнатых хлопьях изморози.
Мы пытались обнять его, но для этого не хватало двух обхватов..
— Руки коротки! — засмеялся Попов. — Лет, видать, двести старику, а то и побольше, матерый.
— Пусть растет, — сказал я небрежно. — Красивый. Большой. Вреда от него нет, но и пользы мало.
— Много ты понимаешь, — возразил Попов. — Тут ведь в иных местах, кроме тополей да ветел по берегам, никакой лес не живет. Люди себе избы тополевые рубят.
— Так это же труха, а не древесина!
— У тебя в России — труха. А здесь, на Севере, ни плесень, ни гниль против наших холодов не стоят. Ветлы и тополя, как кость, делаются — белые, крепкие, не уколупнешь. Тополевые избы по сто лет стоят, а всё как новенькие!
Роща облюбовала себе место несколько в стороне от нашего стана, но Попов время от времени наведывался к старому тополю.
Весной он радостно сообщил:
— Живет старик-то, зазеленел! В воде стоит по щиколотку пока, вот-вот по колено его затопит.
Попов говорил о тополе, как о живом человеке.
