У Пушкина (и это, очевидно, общемужское) глубокая мечта по идеальной женской любви, по беспредельной верности избранной; именно беспредельной: не до гробовой доски любимого, а – как высшее доказательство – до собственной смерти. Основываясь на собственном опыте (и в том числе, опытом своих легких сердечных побед), он понимал, что реализовать это желание невозможно, что заявлять о нем во всеуслышание, раскрываться – значит выглядеть смешным, наивным. Но расстаться с этой мечтой – выше его сил. И стремление к ней прорывается у Пушкина, как в жизни, так и в произведениях. Прорывается вперемежку с «реалистическим» взглядом на вещи.
Проблема женской неверности остро переживается Пушкиным еще тогда, когда ни о каком возмездии за «грехи молодости» не могло и мысли возникнуть (юношеское стихотворение Пушкина «К молодой вдове»). И не мысли о наказании, не раскаяние по поводу былой «беспечности» заставляют его вернуться к этому вопросу позже, а печаль (до отчаяния), что вся его жизнь подтвердила невозможность найти женщину, способную к такой любви. Он с болезненным вниманием изучает рассуждения Бальзака о женской неверности по его «Физиологии брака» (декабрь 1829 г.). Он с печальной усмешкой рассказывает читателям о быстром утешении Ольги Лариной (1827 г.):
Мой бедный Ленский! изнывая,
Не долго плакала она.
Увы! невеста молодая
Своей печали неверна.
Он с сарказмом и горечью смеется над тщетностью своих поисков (1826–1827 гг.):
Восторги наши своенравны.
Им очень кажутся забавны;
И право, с нашей стороны
Мы непростительно смешны.
Закабалясь неосторожно,
Мы их любви в награду ждем.
Любовь в безумии зовем,
Как будто требовать возможно
От мотыльков иль от лилей
И чувств глубоких, и страстей.
Но в то же время Пушкин судорожно тянется к своей мечте, придумывает таких женщин: Ксения Годунова («Я и мертвому буду ему верна»), Донна Анна («Вдова должна и гробу быть верна») и, наконец, Наталья Гончарова…
Наталья Гончарова – это последняя соломинка и последнее разочарование. Сравните: 5 апреля 1830 г.: «Бог мне свидетель, что я готов умереть за нее, но умереть для того, чтобы оставить ее блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать себе нового мужа, – эта мысль для меня ад».
29 января 1837 г.: «Отправляйся в деревню, носи по мне траур два года и потом выходи замуж, но только не за пустозвона».
Вот так! Мечты несбыточны. Зачем требовать невозможного? Да и можно ли такое требовать от женщины, если ей это не дано?! А времени, чтобы удостовериться в этом, было предостаточно. Пусть она только соблюдет приличия света, а я останусь со своим адом и унесу его в могилу.
