Многие биографы Пушкина считают, что вся его личная жизнь, совокупность сердечных переживаний целиком и полностью нашли отражение в его литературном творчестве. «Читайте Пушкина – он прямо и исчерпывающе выразил себя в своих произведениях». Против такого лобового подхода к пониманию Пушкина как человека предостерегал еще Вересаев. Пушкин скрытен и непрост, он изощренный литературный шифровальщик. И не только по политическим соображениям или мотивам сохранения тайны интимных отношений. Создание художественного образа для него сложнейший процесс синтеза личного опыта, мировоззренческих установок, пародии на общественную мораль, мистификации читателя, самоиронии. Пушкинский герой зачастую не только не слепок с автора, но, наоборот, его антипод. Приключения Онегина в деревне не имеют ничего общего с интимным опытом Пушкина в Михайловском и Тригорском. Иначе и быть не могло.
Читаю замечательное исследование Анны Ахматовой ««Каменный гость» Пушкина». Все скрупулезно собрано, проштудировано, излазано вдоль и поперек, до последней интимности, догола. Но раздеть – еще не значит понять. (Может быть, понято, но недоговорено? Но для нас, читателей, остается только сказанное. Значит, не понято, раз не сказано.) А что сказано?
«Моя работа помогает установить до сих пор не уловленные комплексы Пушкина: боязнь счастья, т. е. потери его (т. е. неслыханного жизнелюбия), и загробной ревности – загробной верности (примеры: Ленский, Командор, Ксения Годунова, Донна Анна)». А чуть раньше: «Итак, в трагедии «Каменный гость» Пушкин карает самого себя – молодого, беспечного и грешного, а тема загробной ревности (т. е. боязни ее) звучит так же громко, как и тема возмездия»[21].
Господи! Сколько труда ради якобы подтверждения заранее заложенной (заданной) в женской голове мысли – все мужики сволочи, а лучшие из них должны от этого испытывать угрызения совести. Пушкин поэтому должен, конечно же, «карать себя молодого и грешного» и считать, что возмездием за его неверность по отношению к одним женщинам (ему не дорогим) должна быть неверность других (дорогих ему) по отношению к нему самому.
Начать с того, что комплексы более плодотворно (и научно обоснованно – см. Фрейда) рассматривать в своей основе не как «боязнь», а как желание, но желание подавляемое, и уже отсюда возникают разного рода страхи как вторичное… И прежде всего боязнь быть угаданным, разоблаченным. И поэтому нежелание, бравада, под которой скрывается дикая, до физической боли, тоска из-за неосуществимости своего сокровенного желания.
