— Что вы, дяденька! — заговорила Катя. — Суровикинские мы, в Ляпичево идем к родственникам.
— Суровикинские? — фашист повернулся к ребятам. — Знаете их?
Только сейчас Катя и Тоня увидели Цыганкова и его товарища. Девушки замерли от неожиданности.
— А как же, знаю, — уверенно соврал Иван и добавил: — Вот у той, — показал на Катю, — я еще семечки на базаре покупал.
Старшего в патруле, видимо, удовлетворил такой ответ. Он продолжал допрос:
— Почему спали в поле, не вошли в хутор?
— Так мы боялись, дяденька. Кругом военные с винтовками. А ну стрелять начнут. А мы страсть как боимся стрельбы.
Катя немного переигрывала, и будь немец чуточку понаблюдательнее, он бы заметил это. Но он принял все за чистую монету, не услышал фальшивых ноток в Катином голосе.
— Еврейка? — спросил он у Тони.
— Нет, — ответила та, — мать — грузинка, отец — русский.
Фашист забарабанил пальцами по столу.
Интерес к допросу у него иссяк. Он уже не находил вопросов.
— До утра я запру вас в землянке. Тут, во дворе, — решил он. — А утром доставлю обер-лейтенанту. Он очень любит говорить с молоденькими русскими девушками. — Немец что-то сказал своим товарищам, и те загоготали.
Цыганков не спускал глаз с девушек. Тоня была по-прежнему спокойна, а взгляд Кати молил о помощи. В эти минуты Иван припомнил все: и вопрос девчат о штабе в то утро, и любезность комбрига у калитки, и отрывки подслушанного ночного разговора, и вскользь брошенную полковником фразу: «Ты же не знаешь этих девчат». Теперь он понимал: это не простые девушки, это разведчицы, и они нуждаются в помощи.
Солдаты вывели девчат во двор. Цыганков подскочил к старику:
— Дедушка, дорогой, — горячо зашептал он. — Этих девчат надо обязательно выручить. Это, знаешь, какие девчата? Я не могу тебе все сказать, это военная тайна. Да я и сам все не знаю, только догадываюсь. Очень надо выручить их, дедушка. Их ждут наши.
Дед растерянно развел руками.
— Да как же их выручишь? Немцы-то при оружии, а у нас — голые руки.
За спиной кашлянул Пашка:
— Есть оружие.
— Какое оружие? — удивленно спросил Иван.
Кошелев замялся:
— Да тот пьяный немец… Я ведь штык-то спер у него… И спрятал во дворе возле двери.
В другой раз Иван хорошенько пробрал бы товарища за недисциплинированность. Но сейчас самостоятельность Кошелева оказалась очень полезной.
Дед Григорий размышлял:
— Может, напоить их? Припрятано у меня несколько бутылок первача, думал — вернутся наши, угощу. Ну, раз такое дело, придется потратить па немчуру. А первач-то — чистый спирт!..
