– Этот пронафталиненный и шилом бритый Джеймс Бонд – кто он такой, чтобы ему писать?
– Он – Джеймс Бэмсик, – ответил Дионис. – У него серебряные лампасы.
– А что если этому генералу Джеймсу разок «бэмснуть» по философии магнетизма?
Они разговаривали между собой так, словно меня не было. Понимая, что они провоцируют на скандал, сказал им:
– Не хотите излагать мне – изложите господину полковнику.
Они взвились. Сатир:
– Так он ещё и угрожает?!
Дионис:
– Нет-нет, он интересуется философией самбо!
Мне ничего не оставалось – я подозвал трёх сотрудников, и началось. Три раритетных абажура из зелёного шёлка с кисточками из золотых нитей (первая половина двадцатого века) были надеты им на голову. Мой наряд из редчайшей по фактуре ткани (гордость российских кутюрье нового времени) в течение минуты был изорван, изничтожен и превращён в лохмотья. Ушибов и ссадин на мне и на сотрудниках столько, что не пересчитать. Впрочем, не это главное.
Главное – мы теперь знаем, кто может указать, где искать молодого человека, обладающего сверхэкстрасенсорными возможностями. Его надо выследить, устроить засаду и поймать. С прискорбием сообщаю, что после встречи с ним мои магнетические способности значительно уменьшились, а некоторые, связанные с изменчивостью форм моей внешности, необъяснимо возросли. Агрессивность окружающих ко мне тоже заметно возросла. Надо поймать этого экстрасенса и выдавить из него все секреты. Уверен, что он многое знает о сверхчувственном и о ещё большем догадывается.
А этих лузеров, Диониса и Сатира, не обладающих магнетизмом, я с благодарностью прощаю. Они вывели на след опасного преступника.
Нервное напряжение, от которого Кеша хотел избавиться, поехав домой, в Андреевку, увы, не уменьшилось, а, напротив, усилилось. И виною тому был он сам, его непонимание ситуации. Ему казалось, что, встретившись и поговорив с отцом об отрывочных, но всегда ярких впечатлениях детства, он придёт в себя. Если даже никакого разговора не получится – всё равно какое-нибудь неожиданное напоминание о сенсорных способностях подвигнет его к разгадке. Ну хотя бы ослабит внезапную тяжесть, с какою они давят на психику.
И вот он возвращается в Москву. Да, конечно, он разговаривал с отцом. Кеша вспомнил, как достал из кармана пальто апельсин (живое солнышко детства), перетянутый крест-накрест красной ниточкой, как изумлённо вскрикнул отец, а потом, обнявшись с ним и уронив голову на его плечо, зарыдал, неизвестно за что прося у него прощения. Тогда все подумали, что виною наливочка, как говорится, не рассчитал силы. Да Кеша и сам так подумал, удовлетворился общей мыслью. А когда взглянул в глаза отца – сам едва не вскрикнул. Потому что не опьянение в них увидел, а боль и надежду. И ещё – тоску, которая никаким образом не соотносилась с наливочкой, а напрямую касалась только Кеши да ещё его матери.
