— Мне побыть с тобой? — спросила Джоан.
— Нет. Езжай к себе и хоть ненадолго усни. С утра у тебя будет по горло дел. Ты же знаешь: все теперь свалится на тебя.
Джоан попыталась обнять ее, но Натали легонько отстранилась и вошла в лифт.
Оставшись одна в большой пустой квартире, она вдруг ощутила, что не в состоянии ни лечь в постель, ни даже сесть в кресло. Она расхаживала по комнатам и как будто вновь отвечала на бесчисленные вопросы полицейских. Сможет ли она когда-нибудь забыться сном и, встав утром, заняться обычными делами? Ей казалось, что этого уже никогда не будет.
Она чувствовала, что все тело отказывается служить ей, не было сил раздеться. Она скинула туфли и заставила себя прилечь на кровать. Ее рука наткнулась на что-то твердое и большое по размеру. Включив свет, она достала коробку, обернутую фольгой и перевязанную ленточкой. Значит, полицейский говорил правду. Уоллес заезжал домой по пути из аэропорта на яхту. Она осторожно развернула коробку. Этот предмет был связан с последним днем жизни Уоллеса.
Она нашла в коробке конверт с двумя билетами Аэрофлота, туристской карточкой на заказанные в ленинградской «Астории» и московском «Национале» номера-люкс и билетами на поезд «Красная стрела».
«Моей Наташе с любовью. Пусть нам будет тепло там, в таинственной России, этой зимой». У Натали перехватило дыхание. Он любил сюрпризы и ничего не сказал ей об этом вечером. Он хотел осуществить мечту Натали — повидать страну своего детства. И вот теперь этот неожиданный подарок доставил ей не радость, а причинил нестерпимую боль.
Когда он писал эти строки, его рука, видимо, дрогнула… Первая буква следующей фразы получилась какой-то неуверенной… Она прочла:
«Может быть, мы сотворим себе ребенка в прекрасном городе, где когда-то правили русские цари!»
Она изумилась. Что-то было не так! Что могло повлиять на ход его мыслей? До безумия любящий детей, он отказывался завести своего ребенка, утверждая, что он уже стар для того, чтобы стать отцом.
Как будто кто-то другой вписал за него эту фразу. Но почерк был, несомненно, его и постскриптум был совершенно в его стиле.
«Будь смелой, детка, и надень это на встречу с подружками твоей юности. Пусть их ужалит оса зависти»… Если бы он был сейчас жив и находился здесь, в спальне, она бы вскричала: «Боже, Уоллес! Зачем ты это сделал?»
Она вскрыла пакет, который вместе с конвертом лежал в коробке с фирменным знаком Лео Моргулиса — лучшего меховщика в Штатах.
