Кавалерист, враз протрезвев, с куском колбасы во рту испуганно забился в угол дивана.
Рыжий лежал на полу, согнув колени и разметав руки. Его мутный взор бессмысленно глядел вверх, приоткрытый рот обнажил желтые зубы, а лицо облилось смертной бледностью.
— Сиди тут тихо, из купе — ни-ни, башку оторву, — погрозил пальцем Соколов. Он вышел и плотно закрыл дверь.
Сыщик заглянул в свое купе, надел мундир, пристегнул шпагу и лишь после этого отправился к проводникам. Сыщик дернул за ручку двери служебного купе, дверь открылась.
Одетый в форменный китель, проводник лежал на незастланном диване и сладко дрых.
Соколов зажег свет, негромко скомандовал:
— Встать!
Молоденький блондинистый проводник, резво поднявшись и одергивая китель, встал по стойке «смирно», моргая заспанными глазами.
— Когда следующая остановка?
— В четыре тридцать четыре, ваше благородие, Бологое.
Соколов взглянул на часы — было начало второго. Спросил:
— Тебя как зовут?
— Иван Никифоров!
— Бегом к старшему проводнику! Срочно явиться сюда.
— Так точно, господин полковник! — и понесся выполнять приказ.
Наручники
Через минуту явился запыхавшийся старший проводник. Это был низкий, с круглым животом пятидесятилетний мужичок, постоянно поправлявший на голове форменную фуражку, которая почему-то была ему велика и держалась на оттопыренных ушах.
— Врач в поезде есть? — спросил Соколов.
Проводник всем туловищем сделал какие-то извинительные движения и вздохнул:
— Доктор Рутенберг, который из нашего поезда, внезапно заболели животом и остались в Санкт-Петербурге. — Вновь произвел движения руками и бедрами. — А заменить не успели. Поздно, так сказать, узнали. Вот-с! А кто заболел?
— Все хорошие люди здоровы, как Аполлоны. Когда прибудем в Бологое, сбегай к дежурному по вокзалу, отдай депешу.
Соколов достал из нагрудного кармана вечное перо, вынул блокнотик и написал своим твердым, крупным почерком:
Его благородию дежурному жандармскому офицеру по ст. Бологое. Приказываю явиться к седьмому вагону поезда № 100 с доктором и фельдфебелем. Иметь носилки. Полковник полиции Аполлинарий Соколов.
— Держи!
Соколов кивнул блондину:
— Пошли со мной!
Соколов заглянул в злосчастное четвертое купе.
Рыжий находился в том же положении, только лицо стало еще более меловым, а изо рта вышла кровавая пена.
Семен, враз потеряв браваду, тем не менее продолжал жрать колбасу и запивать ее остатками шампанского — прямо из горлышка.
Соколов грозно посмотрел на него:
