Голос мамы дрожал. Казалось, она вот-вот расплачется.
— Нет! Женя, ты не можешь дать мне погибнуть! Спаси меня! Спаси!
По лицу мамы текли слезы, но она не двинулась с места. Камышевский подошел к ней сзади, обнял и зарылся лицом в ее волосы.
— Подонок, — прошептал Арсен. — Он каждую ночь пробирался к вам в сад и просил твою маму впустить его к ней в комнату. Она его ни разу не впустила.
— Откуда ты знаешь?
— Я еще много чего знаю. — Он глянул на меня как-то странно. — Последнее время я мучился бессонницей.
— Значит, ты видел, как я ходила в крольчатник в надежде встретить…
Он тронул мою руку.
— Забудем это недоразумение. Тем более что мы с тобой скоро станем родственниками. Смотри, кажется, этому проходимцу удалось охмурить твою маму.
На веранде целовались. Это был страстный и очень красивый поцелуй, и я испытала головокружение. Как вдруг мама уперлась обеими руками Камышевскому в грудь и с силой оттолкнула его.
— Прощай, — сказала она и добавила очень тихо: — Навсегда.
Она бросилась в свою комнату и закрылась на щеколду.
Камышевский, оглядываясь все время на дверь, вышел на крыльцо, спустился на тропинку. Он постоял там с полминуты и направился в сад. Он прошел совсем рядом от кустов, где скрывались мы с Арсеном. Меня обдало волной какого-то незнакомого, до тошноты резкого запаха мужской туалетной воды.
— Теперь он никуда от меня не денется, — сказал Арсен и поднялся во весь рост. — Какой негодяй. Твоя мама очень сильная женщина. Я ею восхищаюсь.
— Погоди. Он что-то задумал.
Камышевский остановился под инжиром, где они вчера сидели с мамой на лавочке, достал из кармана моток бельевой веревки. Он держал его в вытянутой руке и смотрел на него точно зачарованный. Потом перекинул конец веревки через ветку инжира, уцепился за нее обеими руками и повис.
— Представление продолжается, — сказала я. — Он знает, что окно маминой комнаты выходит в эту сторону.
Камышевский тем временем сделал петлю, в которую просунул голову. Он стоял с петлей на шее и смотрел умоляющим взглядом на мамино окно.
— Даже повеситься по-настоящему не умеет, — прошептала я.
— А он и не собирается. У меня руки чешутся помочь этому придурку отправиться на тот свет.
— Смотри! — Я вцепилась в локоть Арсена. — Похоже, он не шутит.
Камышевский уже придвинул лавку. Он влез на нее и с трудом выпрямился. Лавка была колченогая и шаталась из стороны в сторону, грозя в любую минуту опрокинуться. Он подтянул петлю повыше и закрепил веревку на ветке. Он делал это, не спуская глаз с маминого окна.
