Оттуда двинул в ЦДЛ. Там встретил Шишкина, спустились в буфет, а потом поднялись в Большой зал. Там уже вовсю гремел вечер памяти, посвященный 75-летию Петра Проскурина. Как раз у микрофона стоял Валентин Сорокин, мой куратор по ВЛК. Он вел вечер вместе с моим другим благодетелем, первым секретарем исполкома МСПС Арсением Ларионовым. В президиуме все генералы, при погонах и без оных: от литературы и искусства. Пуще других надрывался артист Евгений Матвеев. Вроде и не молод, а глотка луженая: мы с Шишкиным вышли в фойе — мест не было, — но и там хоть уши затыкай. И все одно и то же: «Россия! Верный сын! Благодарный народ!». Кто его знает, — благодарный ли? До него как раз об этом говорили Ю. Бондарев, Вл. Гусев, главный редактор «Правды» А. Ильин, писатель и Герой Советского Союза В. Карпов.
Самое интересное то, что в Малом зале в это время собрались издатели, авторы и почитатели журнала «Кольцо А» — недавние непримиримые враги (да и теперь не друзья) вышеупомянутых писателей, и галдели о своем, о том же, о чем галдят-долдонят не первый год, с тех самых «славных» времен перестройки. Теперь же, сталкиваясь в фойе, в туалете, в буфете, вроде не замечают друг друга, иногда здороваются, перекидываются одной-двумя фразами и расходятся — тихо-мирно.
Смотреть на это, наблюдать это весьма забавно. Шишкин тут дал волю своему остроумию, почехвостил и тех, и этих. И, надо сказать, был абсолютно прав. У меня же на всех на них давно желчь перекипела. Иной раз и вовсе внимания не обращаю. По крайней мере, стараюсь не обращать, ибо, как только задумаешься, не смешно вовсе становится. Но горько. Очень горько.
1 марта. Первый день весны — с новой страницы. Ясно, солнечно, легкий морозец. Легкий снежок.
Во всем — весна.
На «Беговую» ко мне в гости приехал Анатоль Дебиш. Накануне он несколько раз звонил. Все такой же, Москва сбила с него спесь, но встретившись, выпив пивка и маленько закусив, расслабился. Читал стихи. Просил, чтобы я почитал. Не люблю я этого, устал. Давным-давно устал от стихов. Особенно так — на ходу. Поэзия — святое. И сорить стихами — грех. Слава Богу, я это понял давно, причем, самостоятельно. И очень устаю, когда мне читают стихи. А делают это обычно навязчиво, без твоего согласия. Притом, валом валят рифмованные откровения, думая, что и тебе это интересно, дорого, близко. Получается же как раз наоборот.
И все-таки приходу Дебиша я обрадовался. Поговорили, в основном — хорошо. Откровенно — точно. Толе нелегко. А кому легко? Да еще — на чужбине. Но что бы ни говорил он о Москве — она ему нравится. Отсюда и обозленность, и вроде бы неприятие. Жалко, что не получилось пристроить его стихи в Антологию. Но тут моей вины нет, слишком поздно он объявился, чтобы можно было что-то поменять. Об этом говорил мне и Кожедуб.
