Лучшим способом знакомства я счел беседы с глазу на глаз. Первым я распорядился привести в кабинет арестанта N.N., которого Архангельский назвал особенно интеллигентным. Я подал ему руку, назвал свое имя и объяснил, что не имею никакого отношения к жандармерии. Только в данном конкретном случае я откомандирован сюда как чиновник для особых поручений при генерал-губернаторе, чтобы непосредственно от арестантов получить сведения об инциденте, а также обо всей их жизни и работе. Если у них есть особые пожелания, то я уполномочен их выслушать. Все, что будет между нами сказано, останется в полной тайне.
Внешность N.N. мне не понравилась, по первому впечатлению — этакий фискал. Малорослый, с ожесточенным выражением лица и лживым взглядом светлых, зеленовато-серых глаз, он был боек на язык и сожалел, что нападавший, подзадоренный остальными, позволил довести себя до такого поступка. Он лично выступал-де против и хотел предостеречь Архангельского, но записка с просьбою отменить в этот вечер обход тюремных камер попала в руки начальника с опозданием. Он надеялся, что до завтра успеет отговорить своих товарищей от этой затеи, ведь, по его мнению, поляк был наказан заслуженно. В тюрьме, при других, он ничего начальнику сказать не мог. У меня сложилось впечатление, что N.N. лжет, и в этот день я не стал более его расспрашивать.
Вторым я вызвал к себе молодого поляка. Этот тип людей был мне хорошо знаком. Согласно тюремным категориям, он явно относился к разряду «мерзавцев», на которых, кроме розог, не действует ничего.
На следующий день я продолжил мои беседы и таким образом переговорил наедине примерно с двадцатью политическими. Если не считать их опасных убеждений (все они были террористами), в большинстве они производили впечатление людей порядочных, вполне достойных уважения и правдивых. Они старались представить мне истинную картину обстоятельств в тюрьме и на работах. Многие запомнились мне своим высоким моральным и культурным уровнем.
Был среди них один примечательный оригинал — старый отставной полковник. Его сын студентом угодил в революционеры, и вот однажды изуродованный труп юноши принесли домой, вместе с короткой запиской: «Начальник политической полиции, генерал X. — убийца». В отчаянии полковник застрелил означенного генерала прямо на улице. Однако убийство сына совершила вовсе не политическая полиция, а один из самих революционеров, которые ошибочно сочли молодого человека не то предателем, не то шпионом. Они же доставили отцу тело и написали записку.
