.
— Я читал об этом в
Times.
— Шесть лет прошло с тех пор, как он призывал войска, отправлявшиеся в Китай: «Никакой пощады. Пленных не брать». Как раз на прошлой неделе лондонская
London National Revueснова цитировала этот призыв, когда они обсуждали возможность немецкого вторжения в Англию. Конечно, это форменное безобразие, никакой войны не будет. У него нет ненависти к Англии. Совсем наоборот. Он был любимым внуком королевы Виктории и хотел бы, чтобы англичане считали его одним из них. Я не встречал человека, который бы так же, как он, всегда стремился завоевать расположение у каждого.
— Ваше расположение он в любом случае завоевал, — вырвалось у Николаса.
Если князь и почувствовал некоторое неприятие в тоне гостя, он оставил это незамеченным.
— Это воля Господа, что я был его другом. Я смотрю на это как на наказ Божий мне на земле. Поэтому я и отклоняю любое предложение поста в правительстве. Министры и канцлеры уходят, а друзья остаются. Хольштайн однажды, когда мы были еще в доверительных отношениях, так выразился: «Они посланники немецкого народа при дворе кайзера Вильгельма II».
— Надо надеяться, что кайзер ценит вашу преданность?
— Мы друзья в лучшем смысле этого слова. Я познакомился с ним на охоте в Прокельвитце. Тогда ему было семнадцать, он был принцем Вильгельмом, сын наследника престола, не обремененный государственными делами, сияющий светловолосый полубог. А мне уже было тридцать девять, я был женат и отцом шести детей. Наша дружба, необычно близкие отношения между государем и подданным, длится уже двадцать лет. Я назвал его «мой золотой юноша», так я зову его и поныне. Он — это Солнце моей жизни. Все остальное — моя жена, мои дети — это Луна и звезды. Он — это Солнце.
С неподдельным изумлением слушал Николас эту восторженную песню любви. Некоторая экзальтированность тона была ему неприятна, но его впечатляла искренность этого человека.
— Да, — сказал князь задумчиво, — я зову его моим золотым юношей, а он меня своим Платоном. Он доверяет моему мнению. Я для него как мостик к действительности. Я показываю ему мир, каков он есть, а не таким, каким он выглядит глазами его придворных льстецов. Сейчас я пытаюсь его убедить не отягощать и без того непростые отношения с Англией дальнейшим наращиванием нашего флота. Я стремлюсь сделать так, чтобы избежать любой провокации, — и именно поэтому определенные люди хотят меня убрать. Но у них ничего не выйдет. Двадцать лет по мне ведется ураганный огонь: по мне стреляют все — военные, министр иностранных дел, даже рейхсканцлер. Ну и где они сегодня? Ушли, один за другим. А я, напротив, остаюсь. Никто не сможет меня свалить.
