Вечером, когда сидели за ужином, Ручьев сказал:
— За тобой приехал, Ганалчи. Лечиться тебе надо. Пять лет прошу — приезжай в больницу. Теперь сам приехал. Поедем.
Макар Владимирович насупился.
— Ты что, умный, однако? Когда приехал? Охота идти. А ты — больница идти? С кем думал, бойе? Обидеть шибко хочешь меня? Скажи, за что?
И потом, наклонившись к самому лицу Ручьева, сказал просто:
— В последний охота иду, Ванька. Знаю — последний. С тайга прощаться иду. Не мешай, слышишь, бойе, не мешай. Иди с мальчишками моими обратно. Не гоню. Иди. Я к тебе на праздник; как всегда, прибегу. С добычей. Последний раз. Тогда и побежим в большой город. Тогда все равно. Знаю я.
Утром, простившись с хозяевами, Ручьев ушел с Усть-Чайки…
Соболь не шел в руки. Свалившееся вдруг на тайгу ненастье загнало зверя в его жилище. Надежно спрятался, скрытно. Не тропил, не охотился. День за днем проходил попусту. И от вынужденного безделья пуще, чем от работы, слабел охотник.
Зарядил снегопад. Сыплет и сыплет холодная опушь, безвременно готовая глубоко покрыть тайгу. Выдастся похожий день, избродит вдоль и поперек свое угодье охотник. Нет следа. Соболя нет. Ушел соболь. Собака его тоже не слышит.
Оленей снарядил Ганалчи:
— Уйду к Становому. Степка, со мной пойдешь.
Жене сказал:
— Тут промышляйте, придет соболь, а я на Аналчана (имя отца) засечки пойду.
И ушел с оленями к Становому, к засечкам своего отца, что все еще определяют пройденный когда-то им путь. Там хорошее место. Когда пришли к засекам, поставили чум. Макар Владимирович сказал внуку:
— По ту сторону хребта в распадках охоться. Я — по эту. Три дня в чум не приду — хорошо. Пять — хорошо. Десять не приду — плохо. По следу за мной ступай. Ищи меня.
Охота началась удачно. Собаки работали споро. Что ни день — добыча у Макара Владимировича. Степану тоже фартило. Промышлял хорошо. Только за каждым днем, как за зверем собака, спешит-догоняет охотника боль, слабость. Скоро заметет тайгу, увязнут в сугробах собаки. Лягут, как запаленные, олени, вывалив на снег языки. Конец охоте. Только капкан ставь. Но нет с охотником капканов. Вернется на Усть-Чайку с добычей. Вот там и догонит его боль…
По следу соболь крупный — матерый котище. За всю жизнь не встречал такого следа Ганалчи. Собаки взяли след, рвутся со сворки. Но Макар Владимирович не спешит. Приструнил собак. Осторожно сделал округу. Из густого ельника, куда уходит след, нет выхода. Соболь там. Затаился, может быть, учуял собак, охотника, ждет — пронесет мимо беду.
