Тогда прожил я у Макара Владимировича Почогира весь зимний сезон охоты. Вышли мы из тайги только в марте. Ослепительно белели снега по Авлакан-реке. Стояли еще довольно сильные морозы, но солнце уже играло вовсю, сочно бронзовели сосны, чуть-чуть заалела березовая кора, лиловыми стали тальники, словно бы чуть припухли стволы лиственок. Мир просыпался, сбрасывал с себя тяжелое покрывало безмолвности. Шла весна света.
Наш аргиш прибежал в Буньское одним из последних. Так велось исстари: Почогиры возвращаются к самому открытию Праздника охотника.
Шумное, необыкновенно людное село встречало Макара Владимировича.
Мы шли улицей впереди оленьих упряжек, отвечая на рукопожатия, улыбки, добрые слова.
— С окончанием промысла тебя, отец, — сказал Иван Иванович Ручьев и обнял старого охотника. Они расцеловались троекратно, по-русски. — Как добыча? — спросил секретарь.
— Помаленьку, — улыбнулся Макар Владимирович и добавил: — Не обидела тайга.
— Спасибо, — Иван Иванович снова обнял охотника, и я услышал фразу, предназначенную только для него: — Как здоровье, бойе? Давай-ка после праздника махнем в город, полечимся, а?!
— После, после, бойе. Макар еще побегает, — тоже в полушепот ответил охотник.
Чувствовал тогда себя Макар Владимирович плохо. Об этом знали я, Дарья Федоровна, Степан и Гошка. Приступы боли пришли в конце февраля. Болезнь снова начала наступление. Ганалчи не сдавался.
Прошел Большой праздник охотника. Я попрощался с друзьями. Они провожали меня до самолета. Десятки нарт выкатили на взлетное поле. Десятки людей в неуклюжих оленьих парках неуклюже, но искренне обнимали меня, жали руки, желали всего доброго.
Вся громадная семья Почогиров пришла проводить гостя. Может быть, были тогда среди них и Петр Владимирович, и Биракан, и Асаткан, Тураки, Агды, Алексей. Может быть. Я не запомнил их тогда в коротком и суетливом времени прощания.
Запомнил Макара Владимировича. Он подошел к самолету, без шапки, желтолицый, похудевший, спокойный и мудрый. Подал руку.
— Прощай, сынок. Приезжай к нам. Твой дю[25] всегда в нашей тайге. Люди тебя не оставят, не оставляй и ты их. Прощай.
Я ничего не сделал для них, ничего. Я просто жил с ними, ел их трудный хлеб, стараясь отплатить его неумелым для меня таежным трудом. Я учился тому, что для них составляет жизнь, слушал их речь, старался понять и полюбить то, что любят они.
Чем же я заслужил их уважение, их искренние объятия, простые, как реченье птичьих стай, слова Старого Охотника? Чем же?.. Неужели тем, что четыре месяца из своей жизни жил их жизнью, их заботами? Был агиканом — таежным жителем. Но это так мало, чтобы принимать как должное их доброту и заботу о себе.
