Молча хлебаем уху. Старик ест быстро, жадно. Ловко, одними губами выбирает рыбьи кости, сплевывает их в ладонь, складывает горочкой подле колен. Он иногда протягивает руку к столешнице, и тогда Асаткан, сидящая слева и чуть позади деда, с готовностью подает ему то крупный разварившийся кусок рыбьего мяса, то колобу. Поев ухи, мы начинаем пить чай. Чироня с надеждой глядит на меня. Ожидает добавку «портхвея», но я решил сохранить коньяк до прихода охотников.
За чаем можно и поговорить. Петр Владимирович помалкивает, и я для начала разговора рассказываю ему, откуда приехал, зачем. Говорю о том, что года два назад кочевал зимой с Макаром Владимирычом Почогиром.
— Э, паря, однако, моя брат Макара. Нет его, ушел к верхним людям.
Я уже слышал о смерти этого необыкновенного охотника и хочу нынче обязательно зайти к нему на могилу.
— Отсюдова, паря, недалече. Два оленьих перехода. Балдыдяк[8] Макаров, там и покрыли его. Может, сбегаешь?
— Обязательно, деда Петра.
— Оленей дам, беги, паря. Чиронька проводит. Можна моя мальчишка. Мяса дам. Колоба дам. Беги, паря. Шибко большой илэ Макара был.
— Какое имя было у него — эвенкийское?..
— Кароший имя, удачный был, шибко, паря, удачный — Ганалчи[9].
В берестяной люльке зашевелилась Бадялаки. Асаткан проворно подбежала к сестренке, мягко, ласковым, как ручеек, голосом запела:
— Бэ-э-бэ-э, бэ-э, бэ[10].
— Что в тайге делали, Петра Владимирович?
— Э, дело, паря, шибко старика — трава, цвет собирал. В тайге многа доброй травы растет. Лечить будем. Шибко помогает.
Старик хорошо говорит по-русски, иногда только путая падежи и роды, пользуясь родными словами, речь его стремительна, так что приходится быть очень внимательным. Он вежлив, общителен, добр — это чувствуешь сразу же; смущает меня одно: мы ни разу не встретились с ним глазами, прячет старый охотник взгляд. Смотрит все время себе в колени.
— Слышь, паря, — говорит он Чироне, — нынче, однако соболь плодовит. Так и шастат, так и шастат.
— Где был то?
— На синем хребтике. Тайгою туда дотоптался, Алешкиным путиком.
— Белку слышал ли?
— Белку не слышал, паря. Белка нынче по Окунайке кормятся. Побежишь на Макаров Балдыдяк, послушай.
— Ну.
Солнце катится к закату. Длинные синие тени легли на стойбище. Оранжевые полосы высветили чумы, березовый олдокон[11] затеплился жаром, заиграли на нем отсветы, словно бы язычки малого пламени. Возятся на поляне Агды и Бадялаки. Асаткан разбирает травы и цветы, принесенные дедом, раскладывает их аккуратными грудками. Тишина. Ровно потрескивает табак в трубочке. Чироня раскурил ее, вытер мундштук тыльной стороной ладони, передал Петру Владимировичу.
