— У меня горе!
— У тебя? Говори, что такое, не скрывай, прошу тебя.
— Что говорить, толку-то нет.
— О, Боже, зачем ты меня мучаешь? Я готов помочь тебе.
— Готов, готов, а давеча отказал.
— В чем?
— Забыл уже?
Боря внезапно покраснел. Боже мой, но ведь это совсем немыслимо.
— Я помогаю, чем могу, но тут я не могу ничего сделать. Откуда же я достану.
— У меня сестра больна, я ее люблю. Она у меня единственная. А помочь не могу. Ты отказываешь.
— Но пойми, что мне неоткуда достать 200 рублей. Ну, 50 могу, ну 60, но откуда я 200 достану? Ведь у меня нет таких денег.
— Папаша есть.
— Ну, ведь папа не богат, у него самого нет.
— Ну, не надо, не надо, я не прошу. Будет.
— Но мне больно, Василий. Я хочу помочь. Все бы отдал до последнего, а ты меня обвиняешь, что я не сочувствую тебе.
Василий молчал. В комнате было сумеречно. Из раскрытого окна доносился шум города; воздух был прохладный и ароматный, пахло распускающимися почками, позеленевшими деревьями и растаявшим снегом. Боря смотрел в окно и чувствовал, как уходит что-то радостное и прекрасное, и силился его возвратить, но напрасно. В душе было хмуро и жестко, а голова тяжелела.
Вдруг он поднялся. Какая-то мысль осенила его.
— Хорошо, я достану, я вспомнил, что я могу достать.
— Милый Боричка! Какой ты добрый!
И снова Васильины глаза были ласковы и приятны. И снова вернулось радостное и прекрасное, и было легко на душе. Весенний запах, врывавшийся в окно, приятно волновал и кружил голову.
— Вы опять меня позвали?
— Да, хотя мне стыдно. Я такой гадкий, мне стыдно даже говорить с вами. Вы уничтожаете меня своей добротой.
Карл Константинович наклонил голову.
— Это любовь, настоящая любовь.
— Может быть, но я, во всяком случае, ее не стою.
(Пауза.)
— У меня к вам дело. Щекотливое.
— Говорите.
— Я знаю, что вы располагаете деньгами, мне крайне нужны 200 рублей. Вас не затруднит?
Карл Константинович схватился за бумажник.
— Я буду счастлив оказать вам эту маленькую услугу.
— Не торопитесь, я прошу эту услугу под одним условием.
— Я слушаю.
— Сегодня мы проведем с вами вечер и… ночь.
— Боря! Вам не стыдно? Вы думаете, я за это вам одалживаю…
— Нет, нет, не в этом дело. Это мой каприз. Это искренне, успокойтесь.
— Боря! Милый! Значит, это неправда, что вы писали мне в письме?
— Нет, это — правда.
— Как?
— Но и это правда, что я вам теперь говорю.
— Две правды?
— Нет, нет, я не люблю, но сейчас у меня ну, такой порыв. Впрочем, вы не поймете, но что вам нужно? Ведь я говорю вам, что сегодня я ваш. Понимаете? И он поцеловал Карлушу медленно и сильно.
