Бухнулся Тренька на колени. Заплакал.
- Не ел я кашу! Провалиться мне на месте, коли вру. Неделю голодовать буду, не гневайся только. Жалко мне Ласку с Бураном. Для них оставил...
К борзятникову сапогу прильнул:
- Ну, прибей, поколоти, что ли, только не гляди так!
- Встань, Тереня, с полу, - приказал Федор Богданович.
Встать не встал Тренька, а глаза с опаской поднял.
Федор Богданович темнее прежнего. А у Митьки по щекам слезы текут. Сколько помнил себя Тренька, отродясь такого не видал, крепким, словно кремень, всегда был Митька.
- Вот что, парень, - продолжал Федор Богданович, - ставь чугунок на стол да принимайся за него. Не нужна твоя каша Ласке с Бураном. - И, отвечая на Тренькин немой вопрос, пояснил: - Уступили рытовскому кобелю Смерду в волчьей травле. Потому удавлены, по княжьему приказу, на осиновом суку. Нет их более - ни Ласки, ни Бурана...
Остолбенел Тренька.
А Федор Богданович:
- Митька вступился за собак, так, вишь, как его Ларька с другими слугами отделали. И то еще не вся беда, Терентий. Променял князь Димитрия на пса Смерда.
- Смеешься... - не поверил Тренька. - Разве можно человека на собаку сменять?
Однако по лицу Федора Богдановича понял: не шутит старый борзятник.
- Неужто такой закон есть? - растерялся.
- У князя и Рытова закон, что дышло - куда повернули, туда и вышло, хмуро заметил Федор Богданович. - Ты вот что, Терентий, поешь, да не глядя на поздний час - домой. Обо всем скажи деду и передай, чтобы он немедля ко мне шел. Надежды мало из беды Димитрия вызволить, однако и наималейшую надобно использовать. И помни, ко мне прежде, не к князю.
Собрался мигом Тренька, ужинать не стал. И, всхлипывая и слезы рукавом утирая, пустился бегом домой.
Заголосила мать, едва Тренька выпалил страшную весть. Бабушка, как и сам Тренька, поначалу не поверила:
- Будет пустое молоть!
Дед белее бороды сделался:
- Не путаешь ли чего?
- Все как есть... - помотал головой Тренька.
Засуетился дед. Одежку принялся надевать - в рукава не попадает.
- Может, мне с тобой? - встревожилась бабушка.
Дед от нее, ровно от назойливой мухи, отмахнулся. Забормотал, словно не в себе:
- Вестимо, после охоты хмелен был князь. Наговорил пустого да лишнего.
И, велев ждать его, ушел в ночь, почитай, уже черную.
- Что же теперь будет? - растерянно спросил отец.
Бабушка за одежку взялась.
- Не годится так, - молвила. - Одевайся, Яков. Надобно в Троицкое идти.
Глава 7
"МЫ ЛЮДИ ВОЛЬНЫЕ..."
