Казалось, будто гром грянул. Отец чувствовал себя как разорившийся барин перед батраками. Не было у него больше власти над этим «щенком» — не только отцовской, но даже просто физической. А тот, молодой, стоял у двери, высоко подняв голову, в полном расцвете сил, и в глазах его горела угроза.
— Ах так? — раздался наконец его голос, подавленный, задыхающийся.
— Так! — взволнованно и грозно отвечал сын.
Отец отбросил веник, подошел к скамье и сел.
— Если в твоих жилах течет моя кровь, — сказал он, немного помолчав, — то ты знаешь, что из этого следует.
— Знаю! — подтвердил сын. — И ухожу сейчас же!
Мать горестно стиснула руки, сделала шаг вперед, открыла рот, собираясь что-то сказать, но поглядела в глаза сначала одному, потом другому и замерла, не произнеся ни слова.
— Я многого ждал от тебя, — холодно говорил отец. — Но ты не соизволил стать ни барином, ни ученым человеком, хотя мозгов у тебя на это и хватило бы. Через два года ты забросил свои книги в угол и пожелал стать крестьянином. Но и у крестьянина тоже есть свои книги. Теперь ты швыряешь их в постель батрачки.
Олави выпрямился, и глаза его блеснули.
— Помолчи! — крикнул отец. — Лучше помолчи!
Он встал, постоял немного в задумчивости, потом вышел из кухни в комнату. Там он открыл комод и порылся в нем.
— Сын Коскела не станет просить милостыню! — гордо произнес старик, возвращаясь в кухню и протягивая что-то сыну.
— Спрячьте их на прежнее место! — так же гордо ответил сын и, уклоняясь от отцовского дара, бросил через плечо: — На них далеко не уедешь, если сам себя прокормить не сумеешь!
Отец остановился и поглядел на сына.
— Хорошо, если сумеешь себя прокормить! — сказал он, скорее довольный, чем огорченный.
Сын постоял минутку, над чем-то задумавшись.
— До свиданья, отец! — услышал старик, но ничего не ответил и только поглядел на сына из-под насупленных бровей.
Мать опустилась на скамью у окна. Она сидела боком к сыну, глядела в окно, и на подоконник капали ее слезы.
Олави медленно подошел к ней. Мать повернула голову, посмотрела на сына, и оба вышли из кухни.
Отец заметил, как встретились их взгляды. Что-то кольнуло его в груди, лицо его покраснело, губы дрогнули, но он не произнес ни слова и не двинулся с места.
В сенях мать схватила сына за руку:
— Олави!
— Мама! — взволнованно ответил ей юноша. — И, боясь, что не сдержится, торопливо добавил: — Я все понимаю, мама. Не говори ничего.
Но мать крепко держала его за руки, смотрела ему в лицо расширившимися глазами и шептала:
