А море стало бы черным —
Не расстался бы, не расстался.
— А нам — пора расставаться. До свиданья! — Молодежь прощалась, все протягивали друг другу руки и расходились в разные стороны.
Собираясь подойти к группе девушек, Олави почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся. На него смотрели глубокие, синие глаза. Лесная дева! Глаза были такими же мягкими и спокойными, как прежде, но было в них еще что-то, что больно пронзило Олави. Чувство вины точно пригвоздило его к месту. Он побледнел, отвел глаза, снова робко поднял их, но взгляд его невольно скользнул в сторону и встретился с другими глазами. Они тоже глядели на него — вопросительно, удивленно, а потом осыпали таким сверкающим снопом лучей, что все остальное вдруг померкло и кровь снова бросилась ему в лицо.
— До свиданья! — Он помахал шапкой сразу всей девичьей стайке и повернулся к ней спиной.
Молодежь рассыпалась во все стороны.
Я с тобой не расстался б, не расстался! —
послышалось с того берега реки, когда Олави шагал уже по отцовскому полю. Это пели парни из Метсякулма, они шли домой.
Не расстался б, не расстался, —
повторил про себя Олави, и на лице его появилось странное, решительное, почти восторженное выражение.
Сумерки весенней ночи тихо прокрались в избу и устроились в углу, подальше от огня.
В большом посудном шкафу что-то звякнуло.
«Он что, опять здесь?» — спросили друг у друга тарелки. Они стояли на самой верхней полке и поэтому ничего не видели.
«Здесь», — печально ответили снизу ложки.
Они говорили о сером мужском картузе, который лежал на полке для продуктов.
«Он уже вторую ночь здесь», — продолжали тарелки.
«Да», — вздохнули ложки.
«Приходит ночью и уходит ночью. Никогда этого раньше не бывало», — недоумевали тарелки.
«Да ведь девушка в таком возрасте», — усмехнулся сливочник, который стоял за кофейными чашками и ничего не видел, но зато хорошо разбирался в таких делах.
«И парень тоже!» — многозначительно добавила сахарница.
Тарелки с недоумением пожали плечами: легкомыслие сливочника и сахарницы было всем известно. Наступило молчание.
«Интересно, о чем они всё разговаривают?» — снова скрипнули тарелки.
«Ничего не слышно, они шепчутся», — с сожалением отвечали ложки.
Потом каждый из обитателей посудного шкафа углубился в собственные мысли.
— Как я ждала тебя! — шептала девушка, горячо обнимая юношу. — Я так боялась, что ты не придешь.
— Разве я мог не прийти к тебе? Я задержался потому, что мать сегодня долго не ложилась. Если бы ты знала, как я весь день тосковал по тебе, как ждал вечера. С той минуты, как я увидел твои газельи глаза, я ни о чем другом не могу думать.
