— Ладно, — сказал Яка, — сиди. И не ври: не умеешь. За четыре года ты у меня три раза был. Тя-анет!
Но Чернов уже нес от порога «белоголовую», торжественно улыбался, прокашливался.
— Огурцов бы еще, Яков, солененьких бы. — Он знал, что кроме огурцов вряд ли найдется здесь какая закуска.
Яка хмуро поднялся из-за стола, сходил в чулан и принес блюдо с мокрыми солеными огурцами, хлеб и стаканы. Ломти хлеба уже зачерствели, но огурцы недавно из погреба, холодные еще. Видно, когда ребятишек послал, тогда и вынул. Ядреные, укропом пахнут, дубовым листом.
Выпили за встречу, похрустели огурцами.
— Сокола застрелил, — признался Яка, мягчея сердцем. — Застрелил вот, а жалко. Вроде бы напрасно это я, зря вроде. А?
Чернов поскреб затылок, сощурился, не ответил: пусть выговорится сам, успокоится, чего тут скажешь.
— Ползет он по траве, глядит на меня и меня же вроде бы жалеет… Руку лизнул напоследок… застонал по-человечьи. — Яка отвернулся, снял с гвоздя утиральник, высморкался. — И смелый ведь был, сильный, не боялся никогда, а тут сплошал. Не верится…
Лошадиное лицо Яки, исхлестанное крупными морщинами, подергивалось и кривилось, крупный горбатый, как кобель на косогоре, нос вспотел. Переживает мужик, думает. И глаза выпуклые, как шары, остановились в неподвижности.
— Бывает, — сказал Чернов и вспомнил рассказ Тарзана.
— Волчица эта — молодая, сволочь, хитрющая. Я недалеко был, видал все. Бежит к нему, хвостом — туда-сюда, вылитая собака, точь-в-точь овчарка, а он стоит и глядит на нее.
— Может, собака и была? В третьем годе с пасеки пропал щенок от овчарки, в лес убежал. Левое ухо мечено. Потом будто видели ее с волком.
— Нет, — сказал Яка, — не то. Испугался он, струсил. Зимой волк его крепко ободрал, вот он и стал бояться. А трусливый пес — не охотник, себе в тягость.
— Может, с волком спарилась и одичала? — настаивал Чернов.
— Нет, — сказал Яка, уже сердясь. — Волков я не видал, что ли. Давай выпьем.
Выпили по другой.
Яка, не закусывая, стал разжигать кривую самодельную трубку, затягивался жадно, успокаивался. Чернов только понюхал корочку хлеба, а есть тоже не стал. Он плотно поужинал, собираясь на ферму.
— Смеркается, не опоздаешь на дежурство-то? — спросил Яка.
— Ничего, посижу. Контрольное взвешиванье нонче у нас, уйдут поздно. Опять же, есть дежурная свинарка, пока сторожу не сдаст, не уйдет. Такой у нас порядок.
— У вас поря-адок! — усмехнулся Яка.
— А что?
— Ничего. Изгадили село, измордовали землю. Была Хмелевка, стала хреновка какая-то.
