В тот вечер супруги ужинали вместе, и вскоре дон Альфонсо отправился на семейный совет, в котором принимали участие его отец, Ферранте и Джулио. Обсуждались методы борьбы с лихорадкой. Город перешел на осадное положение. Въезд запретили из страха дальнейшего заражения, но и тем, кто еще не заболел, не позволялось уезжать. Они должны были печь хлеб, забивать скот и возить повозки с мертвыми к серным ямам, в которых сжигались трупы. В обычных условиях евреям разрешали жить и работать среди христианского населения Феррары, но теперь герцог приказал им переселиться в старый квартал вокруг синагоги. Для их же безопасности и сохранности имущества, объяснял он, иначе евреев могли бы обвинить в эпидемии и устроить погромы.
– Королева Изабелла тоже так говорила, – заметила я, обращаясь к Фидельме, когда мы вышли на лоджию, чтобы послушать объявление, которое зачитывал внизу на площади охрипший офицер герцога, прерывая чтение кашлем. – В эдикте об изгнании. – Во всяком случае, так говорил мой отец тем же ироничным тоном, каким я обращалась к Фидельме, тоном, не вязавшимся с его словами, – он будто пытался сказать что-то еще.
– Это разумная предосторожность, – произнесла Фидельма. – Не следует подвергать христианские души соблазну, когда существует опасность умереть без отпущения грехов.
Священники отказывались входить в дома умирающих из страха заразиться. Ипполито тут же предложил отправиться в Рим за разрешением понтифика не отпускать грехи светским людям, и, несомненно, это разрешение было бы дано, но оно еще не прибыло.
– Почему ты здесь? Я имею в виду, на службе у доны Лукреции. Если ты так искренне приняла новую веру, то тебе, видимо, гораздо больше подошла бы жизнь в монастыре.
– Я заключила сделку с отцом. Он золотых дел мастер. Отец сказал, что если я хочу быть христианкой, то, по крайней мере, могу сослужить ему службу. В Мантуе он изготовил кое-какие вещицы для донны Изабеллы Гонзага, и она порекомендовала его донне Лукреции. Но из-за того, что эти две дамы не переносят друг друга, отец решил подстраховаться и послать меня в Феррару. Не мы выбираем свою судьбу. Взять, к примеру, святого Павла или Христа. Нужно выполнять Божье дело там, где мы его обретаем.
День и ночь город припадал к земле под тяжестью грязного желтого дыма, вонявшего тухлыми яйцами. С трудом верилось, что он способен очистить воздух. Дым прилипал к волосам, застревал в горле, цеплялся за складки одежды, покрывал здания сажей и окрашивал нашу кожу желтоватым цветом. Красные кресты, красовавшиеся на входных дверях, не различали чинов и званий; свежая краска стекала, как капли крови, с резных бронзовых ворот аристократов, крепких, обитых железом дверей городских купцов и ободранных шкур, прикрывавших вход в самые ветхие лачуги. Таверны были забиты больными, умирающими и убитыми горем, ищущими забвения. Герцог приказал закрыть заведения, но это лишь привело к беспорядкам на улицах, когда компании пьяниц сталкивались с процессиями поющих гимны флагеллантов [33] , пришлось вновь открыть таверны. Улицы заполнили туши животных, умерших от голода, потому что некому было их кормить, а среди них носились стаи одичавших собак, чьи хозяева умирали в поту на соломенных тюфяках или перьевых перинах. По крайней мере, дым отгонял мух.
