– Нет ли воды? – спросила она, словно подсказывая мне. – А то во рту как в свинарнике.
Я налила воды и поднесла к губам Анджелы.
– Значит, близость смерти никак не повлияла на твою манеру выражаться.
Она сделала несколько глотков из чашки и снова упала в подушки.
– Ты говоришь, тут был Джулио? – поинтересовалась она с улыбкой, осветившей каждую черточку худого, бледного лица. – А знаешь, я почти ничего не помню, кроме его лица. Казалось, оно было передо мной постоянно. Мне снились сны цвета его глаз и днем и ночью, а еще от него пахло медом.
Я слышала рассказы тех, кто находился от смерти на волосок, как они видели небесный свет в конце длинного туннеля и вдыхали ароматы молока и меда.
– Он не отходил от тебя ни на шаг до приезда мадонны. Это она отослала его отсыпаться. Он окончательно выбился из сил. Послать к нему кого-нибудь с известием, что кризис миновал?
– Пока не надо. Я, должно быть, выгляжу ужасно.
– Для Джулио это не имеет значения.
– Я не могу принять его, – решительно сказала она, а потом добавила: – Но я по нему скучаю.
– Думаешь, он не видел тебя в худшем состоянии, пока ты бредила? Он нежно выхаживал тебя, как мать. – Глупая, бессмысленная фраза. Матери сердятся и расстраиваются, что не могут прожить за своих детей их жизни и совершить их ошибки. Матери умирают. – Он обидится, если ты откажешься с ним видеться. Решит, что ты его отвергла.
– Почему ты такая мудрая и прозорливая во всем, что касается моего сердца, хотя в своих сердечных делах разобраться не можешь и мечешься, как мотылек, угодивший в горящий фонарь?
Я не знала. Да и откуда мне было знать?
Преодолев лихорадку, Анджела быстро приходила в себя, и мы уже начали подумывать о том, чтобы перевести двор мадонны в Бельфьоре. Мадонна надеялась вернуться в Бельригуардо или отправиться в летнюю резиденцию в Меделану, но, несмотря на заверения лекарей Ипполито, что и то и другое место было бы идеальным для здоровья Анджелы, врачеватели Джулио рекомендовали сделать переезд коротким. Все единодушно сошлись на Бельфьоре, расположенном на острове, в черте города, но вдали от жаркого и гнилого воздуха старых кварталов, окружавших замок. Кроме того, герцог только что пригласил Пьетро Бембо поселиться в Бельригуардо, чтобы поработать там над стихами в тишине и покое, а музу столь великого поэта могла отпугнуть толпа болтушек с их прислугой.
Белый мраморный фасад дворца Бельфьоре так идеально отражался в неподвижных водах озера в день нашего прибытия, что казался утонувшим близнецом самого себя, копией, построенной дотошными нереидами. Но мадонне он уже заранее не понравился, поскольку анфилада внутренних покоев дворца была украшена фресками, прославлявшими таланты ее свекрови, герцогини Элеоноры. Ладно, отрезала она, пусть бы они свидетельствовали, что герцогиня была, как и она, испанка и тоже принадлежала к Арагонскому королевскому дому, но можно сойти с ума от постоянных напоминаний, как превосходно герцогиня играла в шахматы, музицировала и танцевала. Мадонна рассмеялась. А еще она превосходно пировала; видимо, герцогиня была очень толстой, как и ее дочь, донна Изабелла.
