Генка вздрогнул и запротестовал:
— Э-э, нет! Такое дело не пойдет. Она же меня насмерть заколет!
— Не мешай, тебя не спрашивают! И медленно, постепенно вот так, производишь инъекцию. Потом вот так, придерживая ваткой в этом месте, выдергиваешь иглу. Только прямо по ходу, не в сторону, а то иглу сломаешь. Иголочку, перед тем как укол делать, спиртом протрешь. То, место, куда колешь, — тоже. А ну, пробуй!
— Боюсь я, — с опаской беря шприц и глядя на него, как на заряженную гранату, пробормотала Клава.
— Ну! — прикрикнул Куколкин, — Или шуточки с пневмонией шутить будем? Набирай шприц! Смелее, смелее. Вот так! Ну, а теперь — вот сюда его!
Генка напрягся весь, процедил сквозь зубы:
— Нашли тренировочную площадочку…
— Вот в таком духе, через каждые четыре часа. Это хозяйство я, значит, тебе оставляю…
Куколкин оставил Клаве пенициллин, шприц, необходимые лекарства и, пообещав наведаться через сутки, стал собираться. И, не попрощавшись, словно обиженный на что-то, ушел.
Клава виновато и робко спросила:
— Не очень больно, а?
— Сте-пааан! — прогремел снаружи фельдшерский бас. — Где тебя черти носят?
— Ого! — восхитился Генка. — Если он в медицине так же, как на глотку, силен, то моя драгоценная жизнь в безопасности.
— Степан, душа из тебя вон! — снова позвал Куколкин.
И тут Генку, как на пружинах, подбросило — знакомый, не раз слышанный въявь и в кошмарном сне голос ответил совсем рядом:
— Ну, чего горло дерешь? Людей перепугаешь. Вот он — я.
— Кто это? Кто? — Генка в упор смотрел на Клаву широко раскрытыми немигающими глазами. В таком возбуждении она его еще никогда не видела.
— Да что ты переполошился-то? Киномеханик это. Вместе с фельдшером приезжал. Ну, тот, о котором я тебе рассказывала, помнишь?
— Сейчас же позови его сюда! Слышишь, Клава?
— Да ты можешь объяснить толком, что случилось? Зачем он тебе?
— Потом. Иди скорей, а то уедут. Скажи — на минутку только, к больному. Ну, придумай что-нибудь! Скажи, что киномеханик-любитель я, проконсультироваться хочу. Иди же, ну!
Клава, не понимая ничего, пожала плечами: что, мол, за блажь такая? Но пошла: что с больного возьмешь?
— Скорей, сестричка! Скорей!
А в сознании Генкином беспорядочно роились, сшибались и путались, вытесняя одна другую и снова возникая, беспокойные мысли. А если не он? Нет-нет, он не ошибается! И сон тот кошмарный не случаен был. Голос киномеханика, услышанный сквозь забытье, подсказал его. Позвать кого-нибудь? Схватить? Нельзя! Бывают же голоса похожие. На смех поднимут еще… А если все-таки он? Тогда задержать? «Держи его!» закричать? Но следователь и ошибиться мог. Это ведь только предположение его было, что Седой Лешку тогда — в шурф… Но почему — Степан? Так его фельдшер звал, кажется. А Седого Андрей Возников по-настоящему звать. Если он, то значит скрывается под чужим именем…
