Потому побирушек в Глентуи нет. А те, кто беден до нищеты, кормятся тем, что пасут чужие стада, — и самым обездоленным достаются самые грязные животные. То есть свиньи. Даже отшельники пасли свое стадо… И, нужно отметить, выпас в результате начал считаться занятием достойным отшельника и аскета…
А в нерожденном пока городе в устье Туи все бурлит и кипит. Вниз по реке сплавляются баржи и лодки с пищей и материалами, плоты из бревен, ревут пригоняемые стада, благодаря которым на столе каждого рабочего вдоволь мяса, но которые обогатили берег реки дурной вонью кожевенных мастерских. Кричащий холм разрыт, и жить приходится практически в земле, хотя и временно: Августина объявила, что добрые дома будут построены только после того, как будут закончены городские укрепления и церковь. Да, базилисса по-прежнему благочестива — в своем роде. И перевод Библии потихоньку продолжает. Одна страница в день, не больше, но это хорошо и достаточно. Подобный труд не терпит торопливости, зато требует точности. Хотя какое уж тут „потихоньку“, когда чтения проходят на будущей главной площади перед несколькими тысячами человек? А звонкий голос — истинное чудо Господне — разносится над изрытыми просторами, и слышит его всякий, и сиде вовсе не приходится кричать!
Впрочем, иначе и быть не может…»
Викарий это понимал — с тех пор как осмотрел вместе с Августиной будущую систему обороны. «Владычица Холма», как ее все чаще называли, щебетала про военную целесообразность, объем работ, преимущества заполненных соленой водой рвов перед сухими и пресноводными в условиях мягкой зимы, о том, что некоторые рвы — на возвышенностях — останутся все-таки сухими, и там нужно насыпать валы так, чтобы с одного можно было обстреливать подножия другого…
Викарий же за новизной и размахом видел одно — размеры города, который должен подняться за странной оградой из земли и воды длиной почти в половину римской мили. Викарий пытался себе его представить — выстроенным из серого шероховатого камня, лоснящимся на солнце всеми оттенками зеленой, синей, рыжей и черной черепицы. Но вспоминались размеры, и перед глазами вставал Новый Рим, град Константинов. И становился прозрачным хитрый замысел и отказ от восточной короны. Что толку править городом, в котором тебя ненавидят, править ненавистью и прорываться к власти через огонь и кровь? Мученический же венец противостояния злу любовью Августина принять не захотела или не смогла. Или — не имела на то права. Выбрала себе другой путь. Ей посильный. И посильный, пожалуй, только ей!
