Рейф мог представить это. Увядающая красавица, не способная забыть то, что случилось более двадцати лет назад, и столь озабоченная своей трагедией, что не признает за собой никакой вины. Рейф мог представить это слишком хорошо, ибо он женился именно на такой женщине. Генриетта смотрела на него теми же глазами, что и на соблазнителя ее матери, и ему хотелось только одного — образумить ее.
— И поэтому мама забила вам голову трагическими рассказами об обольстителях, не так ли?
— Мама приучила меня к мысли, что таких мужчин следует избегать. Они лишены нравственных устоев. Что…
— Значит, я не только соблазнитель невинных девиц, у меня еще нет нравственных устоев? Мисс Маркхэм, интересно, почему вы доверились мне?
— Я знаю, что делаю, лорд Пентленд. Я и в самом деле доверяю вам. Мне ясно, что вы честный человек.
— Прекратите, Генриетта. Не заставляйте меня краснеть.
— И в мыслях не было. Но вам нравится, когда вас расписывают мрачными красками, чего я никак не могу понять, — с гневом ответила она.
— Я не собираюсь говорить о себе.
— Почему? Я все время говорю о себе. Почему бы вам не рассказать мне?..
— Потому что это не ваше дело.
— Но это важно для меня.
— Почему?
— Потому что важно. — Генриетта ждала, сердито глядя на него, но не сумела сохранить хладнокровие надолго и сердито проворчала: — Я вас не понимаю и потому не могу понять себя, — добавила она. — Бога ради, если хотите знать, я не могу мириться с тем, что чувствую… хочу… я просто… прошлой ночью! Прошлой ночью, когда вы целовали меня, мне хотелось, чтобы вы… а когда вы сдержались, я пожалела об этом. И все же я знаю, вы повеса и не следовало жалеть об этом. Но я пожалела, как раз это мне непонятно, — говорила она, смахивая слезу тыльной стороной ладони. — А если вы повеса, то почему не соблазнили меня? Это тоже странно.
Из ее карих глаз брызнули слезы. Грудь вздымалась. Генриетта раскраснелась от унижения и гнева. Рейф понял, что рассказать о прошлом матери стоило ей огромных усилий, но не таких огромных, как откровенное и совершенно неожиданное признание в своих желаниях. Праведный гнев, охвативший его, рассеялся, точно облако пара. Он шагнул к ней и хотел было взять ее руку, но она оттолкнула его.
— Генриетта, ваша честность устыдила меня.
— У меня не было такого намерения.
— Вот почему это вам так хорошо удалось, — с сожалением заметил он.
— Мне не хочется плохо думать о вас, — шепотом призналась она.
— Генриетта, вы хотите считать меня благородным человеком, разве не так? — резко спросил Рейф. — Хотите, чтобы я отказался от прошлого, успокоив вашу совесть? Я не могу так поступить. Я не святой. Меня считают повесой не без основания.
