И, не дождавшись, пока Орельен расплатится по счету, она направилась к выходу. С непокрытой головой он пошел вслед за ней. Сидящие за столиками оглядывались на них, и, когда захлопнулась дверь и они очутились на улице в сопровождении грума, несшего над ними большой красный зонт, когда они очутились на улице, где их сторожила тишина и любовь, они оба вдруг осознали, что фоном всей предыдущей сцены служила музыка и все это было как легкое опьянение, и, только когда оно рассеивается, понимаешь, что ты был пьян, — фоном сцены служила грустная песенка дешевого пианино, набор романсов с непонятными иностранными словами, и все же, следуя их ритму, бились два сердца.
Береника открыла дверцу машины, разбудила шофера. И, когда машина уже тронулась с места, Береника повернулась к Орельену и прошептала:
— Спасибо…
Снег и ночь. Снег и ночь. Подняв воротник пальто, глубоко засунув руки в карманы, Орельен слегка ссутулился под невидимым бременем мысли и побрел туда, куда вела его улица Пигаль; шел он крупными, медленными шагами, с удовольствием погружая черный лак туфель в белизну снега. Пустынная темная улица. Только к концу она просыпалась ото сна, там, где сверкающие вывески магазинов буравили тьму.
Ни за какие блага мира он не вернулся бы домой, не лег бы спать. Поэтому он круто повернул, в противоположную от острова Сен-Луи сторону и решительно направился туда, куда влекла его давнишняя привычка, туда, где дотлевали последние уголья огромного парижского костра, в тепле которых смолкнет боль его тайны, как некогда стихала боль его одиночества… Что будет дальше, он не знал. Успел условиться только о встрече на улице Цезаря Франка. Сегодняшний вечер одним махом стер все его прошлое. Что-то придет на смену? Пока еще ничего, но этот вечер был, и это уже много. Тот, кого никогда не уязвляла своим жалом любовь, не поймет Орельена, не поймет, что жизнь Орельена начинается заново. Нет, пожалуй, на свете более сильного чувства, подобного внезапному порыву ветра, чем это неожиданное обновление человека, только что сказавшего женщине: «Я вас люблю». В то же время Орельен обрел уважение к самому себе. Его существование оправдано, более того — узаконено. Теперь понятно, откуда шла вся эта нерешительность, эти бесцельные блуждания. Оказывается, он просто ждал этой минуты. Ему требовался смысл жизни. Должно быть, в глубине души он твердо знал, что рано или поздно Береника придет… и она пришла. А до того времени было бы просто рискованно направлять свою жизнь в какое-нибудь определенное русло: вдруг оно прошло бы мимо Береники? В конце концов бытие Орельена определялось двумя словами: была война и была Береника… Что перед ними эти три кризисных года! Теперь он стал настоящим мужчиной, у него есть цель в жизни и нечто еще более высокое — любовь… О, как странно звучит это новое для него слово среди снежной тишины. Он повторил полным голосом: «любовь».
