— Да. Но на улицу не убегай.
— А ты побудешь немного со мной во дворе?
— Нет, солнышко, мне надо готовить обед. И тесто хочу поставить, завтра буду печь пироги.
— О, с яблоками и с корицей?
— Обязательно. И с капустой и с мясом.
Мальчик сделался насторожен, отвернулся от стола, поглядел в стену, обшитую темной панелью. Затем быстро обернулся к гостю:
— Пойдем со мной сейчас, будем в снежки играть.
Он проговорил это быстро и не глядя на молодого человека, как говорят обычно очень правдивые маленькие дети, когда что-то, чего они сами для себя не могут определить, вынуждает их быть неискренними.
Прежде, чем ответить (конечно, согласием), гость бросил быстрый испытующий взгляд на хозяйку. Но Елена не глядела на него, переставляла на столе посуду, на посуду смотрела, хотя вид у нее был как всегда приветливый и деликатный. Она не вмешивалась в разговор, который ее сын завел с гостем.
— Пойдешь? — спросил Андреас уже смелее. — Будем в снежки играть. Возле дровяного сарая, там совсем хороший, чистый снег, хорошо будет лепить снежки. Пойдем!
Мальчик просил таким тоном, будто сам хотел в чем-то убедить себя. Наверно, в том, что ему только одно и нужно от гостя: чтобы гость поиграл с ним в снежки, пусть другие мальчишки во дворе видят, как взрослый человек, мастер, играет с ним в снежки. Но было и еще одно, в чем Андреас не хотел, не мог себе признаться. Да, он искренне хотел, чтобы гость поиграл с ним в снежки, но было и еще одно, чего мальчик не хотел, из-за чего он, в сущности, и звал гостя с собой во двор. Но ведь он же все равно по-своему любил Ганса. Только не хотел… Но разве один Андреас не хотел?.. Но много думать обо всем этом тоже не хотелось.
— Хорошо, пойду, — решился гость. В голосе его прослышалась едва приметная обиженность.
Доброму мальчику сделалось жаль его.
— А потом вернешься со мной и будем все вместе обедать, — великодушно предложил маленький Андреас.
Ганс снова посмотрел на Елену, несомненно ища подтверждения, ожидая кивка или короткой утвердительной фразы. Но молодая женщина продолжала спокойно и приветливо молчать, сметая проворно беличьей сухой лапкой, которую держала в своей изящной маленькой ручке, крошки со скатерти на подставленную тарелку. Разговор словно бы и не касался ее.
— Ну, пойдем, — Ганс невольно и тихо вздохнул.
— Мама, я иду во двор! — звонко воскликнул мальчик с чувством облегчения.
Мать словно внезапно очнулась, быстро отложила на стол беличью лапку и оловянную тарелку.
