Торак легонько положил руку мне на плечо и усмехнулся.
— И благодарите за это Бога… Только представьте себе, уважаемая, что вы всегда мыслили бы разумно. Что бы вы чувствовали? Ничего! И еще один непрямой вопрос: так ли уж необходимо всегда действовать разумно и рационально? Неужели вы хотите уподобиться Госпоже Учительнице, этакому супер-Эго, требующему всегда безупречного поведения, сухому, чуждому всякой радости контролеру, подавляющему свое естество? Но тогда были бы вы сами собой?..
— Ах, Торак, вы же сами только что говорили об Аполлоне и Дионисе, о двух сторонах души, которые живут в груди и не могут примириться друг с другом!
Он улыбнулся.
— Ну, отчего же, это вполне возможно, нужно только много терпения и убежденности! Эти две части души можно сравнить с сорящимися братом и сестрой, вполне, впрочем, восприимчивыми к дипломатическому влиянию. И обе — не забывайте об этом! — обе они имеют право на существование, иначе человек утрачивает свою целостность!
Я думала о своих гномах и делопроизводстве, о фантазии и о порядке. Ну конечно, Торак прав. Только это так трудно — разрешать споры внутри самой себя!
Он снова отхлебнул свой чай.
— Отправляйтесь дальше, любовь моя… Я полагаю, сейчас уже начинается серьезное?
РАЗГОВОР
Любовь к Симону росла. Все мои потуги на рациональность разбивались о нее. Он был двигателем, сердцем нашей связи. Он постоянно за мной ухаживал, каждый день говорил, что любит меня и нуждается во мне. Через три месяца он начал подступаться ко мне с серьезными предложениями.
— Я хочу развестись с женой! — сказал он.
Как раз этому я до сих пор успешно противилась.
Моей первой реакцией был резкий отпор. Безусловно, мне было невероятно приятно купаться в его любви и всех ее проявлениях. Но как долго мне будет это нравиться? И смогу ли я по-прежнему много работать, писать, размышлять?
Я со всех сторон обдумала вопрос о своем будущем жизненном укладе. У меня было очень много мужчин, и ни на одном из них я не «зацикливалась», не говоря уже о том, чтобы попадать под влияние. Наоборот, вступая в любовные связи, я испытывала, скорее, чувство самоутверждения, чем какие-либо душевные порывы. Я бы сошла с ума, если бы поддавалась влиянию мужчин, с их разнообразными характерами и образами мышления, которые они приносили с собой.
В случае с Симоном это мне не грозило. Он слишком долго жил в своей семье, слишком прочно врос в цветочный бизнес и традиции.
И все же его влюбленность очень мне льстила.
