— Она нашего люда. На ней камская одежда. Не тебе судить о ней, горе-охотник!
— А почему же тогда… — хотел он продолжить, но его прервала Антула:
— Шеш, Ануй! Хватит! — и все замолчали. — В моем доме и так достаточно бед, чтоб еще осмеивать камов, — сказала она, поднялась с места и подошла к Очи, протянув ей на ладони золу из очага. — Легок ли ветер, гостья? — сказала мягко. — Грейся у моего огня.
Очи подняла глаза, посмотрела на золу на ладони, метнула на меня быстрый взгляд — так ли она поняла? Я кивнула, и тогда она коснулась пальцем золы и поднесла к кончику носа.
— Доброго огня тебе, — ответила. И вдруг, глянув быстро в глаза Антулы, тихо добавила: — Скоро перестанут скрытничать духи.
Как молния попала в Антулу — такое лицо у нее стало. Все притихли: никто не знал, что история вдовы известна Очи. И я смотрела на нее, не понимая, отчего она так сказала. Не заметила я, чтоб она советовалась с духами.
Придя же в себя, Антула за руку, как дорогого гостя, провела Очи к очагу и усадила на лучшее место. Поставила блюдо с лепешками, хмельного молока налила, смолку дала, чтобы жевать. Очи уверенней стала смотреть, а все притихли, не зная, что теперь говорить или делать. Молчал даже Ануй.
Тут, когда уже тяготить всех стало молчание, открылась дверь и вошел статный воин.
— Легок ли ветер? — сказал он громко. — Так тихо у вас, будто нет в доме гостей. — И, приветствовав очаг, сел. — Я встретил Бортая, — обратился он к Санталаю. — Он сказал, что ты повел к Антуле чудных гостей. Вот и пришел посмотреть, какие они, Луноликой матери девы. А лесных дев вообще не приходилось встречать. Зверей, птиц, духов видел, а девы в лесу не попадались. Уж если б попались, я бы не пропустил!
Все засмеялись шутке и оживились. Санталай стал представлять нас с Очи, но я уже узнала этого воина: это был Талай, вождь линии всадников, он не раз приходил к отцу, и я встречала его в доме. Но в те дни, когда была ребенком, я будто и не замечала его, не выделяла среди других просителей у отца. Теперь же, как он вошел, мои глаза приковало к нему, и я словно увидела его заново. У него было сухое лицо, темное от солнца, буро-рыжие волосы в длинной косе и карие глаза, они смотрели спокойно и с интересом, но на дне их играла улыбка. Держался он очень прямо, не как конник, сутками не покидающий седла. Согревшись, он скинул шубу с одного плеча, и стали видны рисунки, которыми он был отмечен: конь на лопатке скакал, вздымая копытами в небо. Когда он опустил на меня глаза, приветствуя, я не смогла удержаться и потупилась, как обычная дева, внутреннее порицая себя: он показался мне очень красивым в тот момент.
