— Послушай, детка, — торопливо проговорила подруга, — завтра я к тебе не приеду, так будет лучше.
— Что-нибудь случилось?
— Тебя разыскивает полиция. По-видимому, Ал сообщил о твоем исчезновении.
Ответом был нервный вскрик.
— Я не хотела тебе говорить…
— Ну уж нет, ты должна была мне сказать. Думаешь, у тебя был выбор?
— Согласна, выбора у меня никакого, — тихонько рассмеялась Мириам. — Понимаешь, я подумала, что за мной могут установить слежку. В аптеке полицейским сказали, что мы с тобой дружим.
Она умолчала о том, что слежку уже установили. Как заправский шпион, Мириам ныряла в самый густой поток машин, сворачивала в глухие переулки, но за ней всюду следовал зеленый «форд». В конце концов она тормознула у какого-то цветочного магазина, купила совершенно ненужный ей букет азалий и несолоно хлебавши вернулась домой. «Форд» — за ней, словно его приклеили.
— Слава Богу, мы можем связываться по телефону. И то хлеб.
— Благослови, Господи, Александра Белла!
Мириам не стала уточнять, что звонит из квартиры сестры. Может, ее охватил приступ паранойи, но к чему рисковать? Вдруг у нее в доме поставили «жучок»?
— Будем созваниваться, детка, ладно? — Внезапно ее осенило, что Сесилия может позвонить ей на квартиру, и тогда ее легко обнаружат. Черт с ней, с паранойей, надо держать ушки на макушке. — Ты мне не звони, я сама буду с тобой связываться, договорились?
— Хорошо, Мириам.
— Береги себя, малышка.
Сесилия положила трубку и расплакалась. Слезы текли по ее лицу.
Ее ищут полицейские… Вместо того чтобы защищать, они хотят отыскать ее убежище. И они обязательно его найдут — как она может противостоять полиции? Кто она такая? Копы отправят ее назад, к Алу и Тине, а это просто ужасно! Перед глазами встали ухмыляющиеся лица двух ее тюремщиков, которые снова получат неограниченную власть над своей жертвой.
Подобная несправедливость заставляла сердце сжиматься от невысказанной боли.
Уже через два дня после переезда в приют Сесилия настояла, чтобы ее отправили на работу. В прачечной, куда ее определила сестра-хозяйка, Сесилия выкладывалась, как никогда в жизни. Штопала порванные наволочки, отстирывала простыни, крахмалила белье.
Заведующая внимательно к ней присматривалась. Она понимала, что работа была для Сесилии делом чести, вопросом гордости. Жить в приюте из милости она бы не смогла, поэтому хотела вносить посильный вклад. Тяжелый физический труд облегчал ее душевные страдания.
Ревностная католичка, Сесилия считала развод страшным грехом. Ал ее законный муж, оставив его, она нарушила основные заповеди церкви.
