— Он ведь был болен, ваш супруг, не так ли?
— Инфаркт. Официально об этом не сообщалось, но, разумеется, все знают.
— Мой муж умер от инфаркта. Это случилось очень внезапно и…
Моника вдруг остановилась и закрыла лицо руками. Я осторожно коснулась ее плеча.
— Я просто не могу с этим смириться! — Она уронила руки. В глазах ее стояли слезы. — Простите.
— Ну что вы! Примите мои искренние соболезнования.
Мы с Моникой сидели на террасе за одним из тех необычайно удачных ленчей, когда и еда, и вино, и беседа одинаково безупречны и слагаются в общую атмосферу радостной приподнятости. Со стороны наш разговор показался бы обычной болтовней обо всем понемногу: о вчерашней вечеринке, последней моде, редких сортах цветов, восемнадцатом столетии, пластической хирургии, тяге к путешествиям, кулинарии и прочем — но подспудно мы обе прикидывали, сможем ли подружиться.
Было совершенно очевидно, что Моника обо мне наслышана (по крайней мере на поверхностном уровне) и считает меня образцом для подражания. Мне пришло в голову, что именно так ведет себя юная чаровница, получив шанс перенять мастерство опытной сердцеедки, которому годами могла только завидовать. Надо признаться, и я когда-то смотрела снизу вверх на Клару Уилман, ныне покойную, одну из величайших гранд-дам нью-йоркского высшего света. Мне нетрудно было понять такого рода поклонение. Оно казалось мне трогательным.
От Клары я переняла почти все по части стиля, благодаря ей стала вхожа туда, куда иначе пришлось бы трудно пробиваться. Ее считали моей наставницей, а это немаловажно, потому что, какое бы ни было окружение, в счет идет в первую очередь то, кто вас туда вводит. На какое-то время — а порой и навсегда — это определяет круг ваших друзей. Клара называла меня своей протеже. Она была уже очень немолода и часто повторяла: «Чем старше становишься, тем моложе должны быть твои друзья. Собирай вокруг себя юность, только так ты дольше сохранишь свою».
Проблема была в том, что мои интересы резко отличались от увлечений людей молодых. Мне так и не удалось встретить человека, который разделял бы мой глубокий интерес к Марии Антуанетте и ее эпохе. На эту роль более всего подходил Итан Монк, но у него была сложная и запутанная личная жизнь, в которую он не желал впускать посторонних, меня в том числе. Я всей душой жаждала последовать совету Клары, и хотя Моника была лишь немногим моложе (лет на десять максимум), ее энергия, энтузиазм, желание угодить, а главное, сходство ее интересов с моими стали для меня чем-то вроде бодрящего напитка. Роли сменились, и я занимала теперь место Клары, а эта молодая женщина — мое.
