— Оx и зазнайка ты! — вздохнула Нюра. — Мне бы хоть что-нибудь от тебя частично, вот бы я радовалась, что на меня людям глядеть приятно.
— Приятно! — сердито перебила Нелли. — К красивой физиономий можно так же привыкнуть, как и к некрасивой. Отец у меня красавец, а мама была не очень, но, когда она жива была, у нас в доме было так, будто всегда лето, и, что бы ни было, отец всегда со всем — к маме. Она в авиации ничего не понимала, но отца понимала как самое себя, и все время они разговаривали, все время. И даже когда отца нет, мама с нами, бывало, о нем говорит, все что-то такое в нем находит необыкновенное и нам объясняет. И когда я боялась, что отец снова женится, он сказал мне: «Дура! Я с матерью сколько лет прожил, а каждый раз домой шел и волновался, как на первую встречу. А с этими, — ну я знала, о ком это отец, — побудешь час, два, и такая скука, словно в казарме вместе отслужил не один год».
— Ты это нарочно для меня о физиономиях? — запинаясь и нервно потирая щеку, спросила Ольга Кошелева. — Так я не нуждаюсь!
— Ну что ты на себя всякую тень накладываешь! — простонала Нюра. — У тебя же профиль! Такой, что не хуже Неллиного. Это у меня одни только выпуклости и нос картошкой. Бобров говорит, я ему кажусь Красной Шапочкой из сказки — это за то, когда грибов набрала и вышла из лесу к фашисту дорогу узнать, мол, заблудилась, а фашист грибы стал отнимать, Бобров его и свалил.
— Ну хватит тебе! — сурово приказала Нелли и, обращаясь к Ольге Кошелевой, заявила вызывающе: — Если б ко мне вот такой человек, как капитан Лебедев, так, как к тебе, относился, я собой была бы горда.
— Почему собой, а не им? — спросила Соня.
— А потому, — объяснила Нелли, — потому, что ни за какую сильную любовь ко мне я не собираюсь поступаться своей личностью.
— Хо-хо, — сказала Нюра, — тоже мне личность! В семейной жизни положено, какой ни на есть муж, все равно он в доме старший.
— Подожди, Нюра, — с трудом произнесла Ольга Кошелева и, сердито глядя на Нелли, сказала: — Ты говорила так, будто тяготишься своей внешностью, а сейчас сказала так, что из-за твоей внешности кто-то обязан тебе пожизненно быть признателен.
— Нет, не так, — спохватилась Нелли.
— Подожди, — снова с трудом преодолевая это слово, потребовала Ольга и, бледнея, поспешно заговорила: — Если б меня не изуродовало, может, и я гордилась бы тем, что Лебедев так ко мне относится, — гордилась. Да, гордилась, а сейчас я боюсь, мучаюсь. Он человек долга во всем, и я думаю, что сейчас он ко мне так относится только потому, что он человек долга и только хочет выполнить свой долг. Когда лицо у меня было нормальное, он любил, а теперь, когда оно вот такое, какое оно есть, он обязан любить. Поняла? Вот поэтому я не хочу его видеть, встречаться. А если встречусь с кем-то, только с таким, кто не знал меня прежде, а знает только такой, какая я есть сейчас, и если это ему не помешает…
