Проводили тренировочные занятия, прыжки с парашютом с малой высоты. Бортмеханик выбросился, парашют не раскрылся, ну, сами понимаете… Отец снял с разбившегося механика парашют, надел на себя и повторил тут же прыжок с малой высоты, у отца парашют бортмеханика раскрылся.
Когда я сказала отцу: «Ты же геройски поступил», — он только поморщился, пожал плечами, сказал сердито: «Ерунда. Дело не в этом. — И потом огорченно: — Ты пойми, столько лет с ним дружил, летал, а вот слабину в нем не заметил. Кольцо от тросика в складку попало, так рвани за тросик, а он растерялся. Выходит, я виноват в его гибели. Столько лет дружил, летал и не заметил, что в критические моменты он способен теряться. А такой психологический недостаток можно было б преодолеть, если бы я в критические моменты, какие у нас бывали, не все брал на себя. Вот он и привык рассчитывать на других — в данном случае на укладчика парашюта. Не проверил перед самым прыжком, понадеялся, а своей инициативы в критический момент не проявил». И меня отец приучил прежде всего на самое себя только рассчитывать.
— А чего же ты, как отец, в летчицы не пошла? — осведомилась Нюра. — Была бы сейчас в женском полку, получила Героя.
— Я в аэроклубе училась, летала, — сказала Нелли, — но… Мой школьный товарищ, мы с ним за одной партой всегда сидели, и в клуб он из-за меня поступил, ну, словом, я к нему как к товарищу, а он с любовью, ну я ему в шутку: «Говорят, ты во время пилотажа так за ручку управления хватаешься, словно выпасть из самолета боишься. И потом на земле пальцы разжать не можешь. Если так переживать, зачем летать?» Ну его очередь на взлет, и он заложил фигуру, которую без инструктора никогда не совершал, и все. Искалечился. Я отцу рассказала. Он человек принципиальный. Как вышел мой школьный приятель из госпиталя, собственно, не вышел, а на костылях висел, ну что ж, я настояла и стала его женой, года два, что ли, прожили, а потом он умер. Простудился, организмом слабый, и умер.
— Выходит, ты его все-таки полюбила? — спросила Нюра.
— Нет, пожалуй, не любила, то есть любила за то, что он меня так сильно любил, но это же не все.
— А что еще? — спросила Ольга Кошелева, поднося ладонь к пустой глазнице. — Что еще? — произнесла она, заглатывая прерывисто воздух.
— Не знаю, — вяло Сказала Нелли. — Я считала, что он ко мне тянется только потому, что все говорят — красивая, только за это. Ну за оболочку мою, что ли. Но ведь я с ним хорошей не была, даже часто обижала. Как же можно так унижаться из-за одной чужой внешности и все терпеть только за одну внешность?
