— Мы в школе в пионерский поход ходили, так тоже досталось, заблудились, а идти тоже лесом, и все в тапочках, и жерди от палаток тоже тяжелые, а бросить нельзя — школьный инвентарь, с зав учебной частью спросят. А он и так на свои деньги нам большой чайник купил для похода. Чтобы мы на костре чай вскипятили. И все-таки дошли, ничего не бросили, только ноги после от тапочек в волдырях. И все выдержали даже девочки.
— Девочки! — сказал тогда Пугачев и, чтобы поднять бодрость у бойцов, объявил громогласно: — Слыхали, ребята? Петухов о девочках мечтает! Во типчик!
— Товарищ капитан, вы не смеете, не смеете так! — яростно крикнул Петухов и даже остановился, сбив шаг остальным бойцам. И долго потом неприязненно сторонился Пугачева.
На одном из кратких привалов Пугачев подсел к Петухову.
— Что ж ты на меня так окрысился? Я же по-доброму — молодец! Не паникуешь.
— А вы почему не паникуете? — спросил Петухов.
— Я — командир.
— Значит, как учитель, должны быть тактичным.
— Ну извиняюсь, — сказал Пугачев и ухмыльнулся. — Ты что же это на себе чужие винтовки таскаешь? Заставил кто?
— Почему же чужие? Нашего отделения. Товарищи устали, вот я и помог донести.
— Помог! Обессилеешь, а когда прорываться придется, те, отдохнувшие, выскочат, а ты отстанешь, фашисты тебя и схапают, в такой обстановке кто силенки сберег, тот и выживет.
— Но я же не один, а со всеми…
И вот это «я не один, а со всеми» привлекло тогда Пугачева к молоденькому солдату, который каждый раз при виде мертвых жмурился, бледнел, но в бою, вытянув тощую шею, затаив дыхание, тщательно целился и. как ему советовал Пугачев — всегда помнить число выстреленных патронов, подсчитывал, сколько он их выстрелил, словно у школьной доски на уроке арифметики.
Получив взвод, а затем роту, Петухов гордился своими бойцами, как прежде школьными товарищами, и после официального доклада Пугачеву рассказывал о бойцах то, что комбат считал «ерундистикой».
Пугачев говорил:
— Траншея — это тебе не общежитие интернатское, а боевое укрытие от поражающих средств. А ты там на стенки картинки повесил.
— Так мы только Кукрыниксов вырезаем и на фанеру наклеиваем — о фашистах, о Гитлере.
— Для смеху?
— Ну конечно.
— А когда фашист по вас бьет, тоже на картинки взираете?
— Нет, зачем, каждый на своем посту.
— Значит, что же получается: на картинках они как худые крысы, а на деле лупят по вас насмерть.
— Внутренне они все равно для нас крысы, — сказал Петухов, — и это правильно.
