Керосиновая лампа с розовым абажуром.
Во время ужина между Лебедевым и Пугачевым обычно возникала дискуссия.
— У меня, знаете ли, все эти восторженные воспоминания о героических, исключительных подвигах времен сорок первого года не вызывают умиления, — строго говорил Лебедев.
— Благоговеть надо! Преклоняться. В смерть кинулись, не дрогнули, не склонились, — шумел Пугачев. — Вот где испытание людей на прочность — в преданности Родине. Вершина!
— С точки зрения нравственного, психологического опыта вы правы, — морщась, произносил Лебедев. — Но я человек военный и оцениваю опыт только с этой стороны. Вы восхищаетесь тем, что вели бои с превосходящими силами противника в обстановке крайне неблагоприятной. Стояли насмерть за каждую пядь земли…
— Именно, — перебил Пугачев. — И генерал, и офицер, и политработник сражались с винтовкой, как солдаты, и умирали, как солдаты, под танки с гранатами бросались. Все своей кровью спаялись.
— Но для меня ценно, — прерывал Лебедев, — то, что в этих исключительных условиях мы накопили опыт боя с противником, поставленным в подобные исключительные условия.
— Ну уж знаете, это уж недопустимое сравнение, даже оскорбительно слушать! — возмутился Пугачев.
— Почему же: мы воевали с разорванными фронтами, в окружении, в котлах. Теперь мы ставим противника в такие же критические условия.
Значит, следует из нашего предшествующего опыта извлечь все ценное, чтобы наиболее эффективно использовать свое преимущество. Учитывая все тактические приемы, способы ведения боя, к которым прибегали мы в подобной обстановке, чтобы предотвратить применение их противником.
— Что ж, по-вашему, получается: сначала они нам выдали сорок первый, а теперь мы им его возвращаем, только с присыпкой?
— Не совсем так. Диалектика заключается в том, что они повторяют наш горький опыт, а мы обрушиваем на них качественно новые способы ведения наступательных боев. Ну и, естественно, освободительные цели рождают новое воодушевление ничуть не меньшее, чем защита каждой пяди своей земли.
— Мы тогда дрались, на жизнь не оглядываясь! Увидел врага — бей. Весь фронт в твоем окопе. Ты держишься, — значит, фронт на тебе держится. Так рассуждали! — воскликнул Пугачев.
— Но и сейчас это не отменяется. Бой есть бой. Но я что имею в виду? Нашу психологию. Героический сорок первый? Героический! Но поймите, мы вот с вами и с другими, тоже офицерами, с этаким романтическим воодушевлением вспоминаем себя в сорок первом, но почему-то о победоносных сражениях последнего времени, где в полной мере проявилось наше военное искусство, — об этом вот, хотя бы за таким столом, не размышляем. Будто так и положено: наступила пора — и бьем. Как некоторые выражаются, «на полную катушку».
