Своей защитой вы показываете его нам:
– Вот он каков. Можно ли его судить?
И своим добродушным смехом мы уже вынесли оправдательный вердикт.
– Виновато многое, но он, – он не виноват.
И мы с любопытством, и с весёлым смехом следим за похождениями «Евы до грехопадения».
За курьёзным, за неожиданным умозаключением.
– А кому вы должны?
– Купцу.
– Богатому?
– Богатому.
– Так не платите. Купец от ваших денег не разбогатеет, а себя разорите.
Грознову смешно даже: платить, – раз купец, да ещё богатый!
– Смешно! Руки по локоть отрубить надо, которые своё добро отдают!
Вы – неподражаемый артист. Как передать тон глубокого убеждения, которым у вас Грознов говорит свои сентенции?
– Серебра-то у нас пуды лежат!
Хорошо, у него серебра много.
Он говорит это без вздоха.
Без зависти.
Спокойно. Даже торжественно.
Это его мудрость.
Это мудрость ребёнка.
– Да, ведь, срам, подумайте, когда в «яму» за долг посадят! – говорят ему.
Грознов удивлённо:
– Нет, ничего! Там и хорошие люди сидят, значительные, компания хорошая. А бедному человеку-таки на что лучше: квартира тёплая, готовая, хлеб всё больше пшеничный.
И даже когда Грознов рассказывает, как он понимает свои правила жизни, – это только новый курьёз с «Евой до грехопадения».
– Вот у меня деньги – и много, а я вам не дам!
Неожиданность мысли, которая даже бедную Зыбкину ошеломляет.
– Что вы говорите?
– Говорю: денег много, а не дам.
– Да почему же?
– Жалко.
– Денег-то?
– Нет, вас.
– Как же это?
– Я проценты очень большие беру.
И когда Грознов сказал это, у вас, Константин Александрович, процесс о ростовщичестве выигран в его пользу!
Он сам у вас недоумевает, зачем он это делает.
– Деньги на что вам: вы, кажется, человек, одинокий?
– Привычка такая.
С какой покорностью судьбе говорит это ваш Грознов:
– «Что ж, мол, поделаешь, ежели привычка?»
Что же, это кретин?
Нет!
В его маленьких хитрых глазах светится ум и много житейской смётки, он любит, делает добро, ненавидит, – как человек.
Только в области нравственности он рассуждает как ребёнок.
Слава богу, автор с такой же мягкой, доброй, стремящейся проникнуть, понять, оправдать душой, русской «душою защитника», не толкнул этого персонажа натворить зла. Напротив, Грознов нечаянно сделал доброе дело.
И мы выходим из театра…
Молодые зрители, рассуждая о тех условиях, которые родят «темноту», и осуждая их.
Но все без малочеловеческого чувства отвращения к человеку, с улыбкой вспоминая старика Грознова.
Оправданного нами за «неведение».
