Директор школы-гимназии номер двадцать девять была серьезным человеком: она круто кудрявилась волосами, блестела большими каменными бусами, ширилась всем телом, всех видела и все замечала.
Если Марь-Семенна шествовала по школе, то услышать ее можно было и без всяких ушей. Она плыла, как большой корабль, а ученики бежали впереди — прятаться. От топота множества ног половицы потихоньку дрожали, а учителя спешно цепляли одинаковые лица — они все делались радостные, а глаза у них блестели не хуже каменных директорских бус.
К Марь-Семенне все относились с особым чувством. Даже Майкина мама не пускала ее на порог: снимать мерки для новых платьев она специально ходила к директрисе на дом.
— …потому что хлеб за брюхом не ходит, — объясняла мама.
Судьба долго миловала Майку. Девочка видела директрису крайне редко и издалека, а знала про нее только одно слово.
Демагогия.
В их гимназии всем было известно, что Марь-Семенна любит припечатывать этим словом самые разнообразные явления жизни.
Смешное слово. Майке оно даже нравилось. Она представляла себе двуликого мальчика. Одно лицо у него называлось Дёма, а другое — Гогия.
— Вах, нэ? Ты чего такое говоришь, товарищ, — так Майка представляла себе Гогию.
— У меня к вам дело ответственной важности, — будто бы отвечал ему Дёма. — Я хочу проинформировать, что земля круглая и вертится целыми днями годы напролет.
— Как шаверма-шаурма, да? — ерничал смешливый Гогия. — А чего мы стоим и не падаем, если круглая твоя земля?
— Потому что гравитация, — пояснял Дёма.
— Э, товарищ, какой-такой гравий-та. Не годится так, когда сковородку покупать надо, еду варить-кушать, жить, чтобы на счастье и в добре, — говорил весельчак Гогия.
— Но как же… — горячился умник Дёма.
Так и болтали они ни о чем — Дёма и Гогия — два лица одного двуликого мальчика.
Представлять его Майке было интересней, чем думать, что же в действительности значит это слово.
— Демагогия, — вслед за директрисой повторяла Мирелла-Валерьянна из параллельного класса. Так она отчитывала двоечника Витьку.
— Демагогия, — ругался физрук Ковыляев, когда его команда не побеждала на районном футбольном первенстве.
— Демагогия, — по непонятному поводу ворчал неизвестный Майке дед с палкой, преподававший что-то сложное в старших классах.
— Демахохия, — даже безымянная старушка-уборщица любила выражаться, если ребята шастали по свежевымытому полу.
Взрослые кидались этим словом почем зря, а Майка тихонько веселилась: она фантазировала себе новую болтовню Дёмы и Гогии и так увлекалась, что почти забывала про его главную любительницу.
