Она сидела рядом с Майкой на скамеечке тарантаса и разговаривала с ней, как с давней знакомой. Школьница была уверена, что знает ее, но, как ни силилась, не могла вспомнить ни имени, ни фамилии спутницы.
Особа — вот единственное, что могла сказать про нее девочка.
Женщина была так близко, что казалась сгустком цветного тумана.
— Сойди, — повелела знакомая незнакомка и канула вместе с тарантасом.
Майка оказалась в кромешной тьме…
…упала ниже некуда.
Если представить себе мир в виде полупрозрачного обруча хула-хуп, стоящего на ребре, то девочка очутилась в той его точке, где он берет свое начало и длит свой конец.
На дне.
Это было самое донное дно, какое себе только можно представить. С одной стороны на Майку спускался могильный холод, а другая теплела и вела куда-то наверх.
Майка отправилась туда, где теплей. Все выше и выше.
Ход светлел на глазах — и вот уж Майка вынырнула в нежное сияние, которое сочилось сквозь стены коридора-обруча, словно созданные из матового стекла.
Она понимала, что ушла невысоко. Нужна целая жизнь, чтобы преодолеть весь круг снизу донизу, а для Майки эта прогулка была лишь ознакомительной экскурсией на короткий срок.
— Ты видишь длинный коридор с множеством дверей? — доносился до Майки голос.
Он был похож на голос бабки, но откуда ей здесь взяться?
— Вижу — ответила Майка, увлеченная открывавшейся перед ней картиной.
В самом деле, она обнаружила, что полукруглые пятна по бокам коридора — это двери. Они были похожи на люки космического корабля в полукруглых, упругих стенах.
— Доверься себе. Пробуй. Стремись, — теперь к Майке обращался голос-колокольчик Феи Телянчиковой.
Майка заметила, что каждый люк по обеим сторонам коридора имеет свой оттенок: красный, лимонно-желтый, угольно-черный. Дверцы переливались, то слегка темнея, то высветляясь, а в такт мерцанию можно было различить тихую, будто запертую музыку. Возле лилового люка послышалось что-то очень веселое, легкое, кружевное. Слушая мелодию, она тихонько подпела.
— Да, конечно, так и есть! — воскликнул невидимый Никифор. — Колоратурное сопрано. Получит пять мировых премий.
— Если Дар будет раскрыт, — поправила бабка.
Что ей делать в Майкином видении?
— Дальше, корявка, дальше! — попросил Никифор.
Майка подошла к следующему люку с рамкой из серовато-синего, нервного света. Оттуда доносился перестук — будто по деревянным наковальням колотят мириады деревянных молоточков.
— Так-так, так-так, так-так! — подпела им Майка.
