— Ну, про этот случай было заведомо ясно, — раздался голос юркой женщины по имени Лизочка.
Огневушка притворялась, что все знала заранее.
— Корявка, ты еще можешь видеть? — участливо спросил Никифор.
— Могу.
— Наш человек, — одобрительно крякнул мастер Леша.
Майка шла себе дальше и удивлялась, что и этот вздымающийся коридор, и двери и музыка представляются ей такими понятными.
Было интересно прислушиваться к звукам за дверьми, ведь каждый по своему хорош — то напевная мелодия, то легкий скрип, то молоточки, а за дверью нежно-карамельного цвета творилось нечто такое, что Майка пожалела о своем малом словарном багаже.
Ей было трудно описать подслушанное за той дверью: это была и музыка, и молоточки, и скрип, и скрежет, и полная немота, которая, тем не менее, тоже была прекрасна. Она звучала, звенела во все трубы, ухала вниз, тяжелой совой и взмывала по-орлиному. Майка попробовала сплясать мелодию этой двери, но не сумела — получилась только какая-то суета… Майке показалось было, что тайна карамельной двери позволила ухватить себя за гибкий тягучий кончик. Она будто даже сумела за кончик дернуть…
…как вывалилась из обруча. Он ее будто выплюнул.
Она все еще находилась в кресле. Перед глазами мерцали алмазные звездочки, поддельное небо чернело, а лицо Никифора раскраснелось. Больше в мастерской никого не наблюдалось. Куда-то запропастился даже Лысиков.
— Мы не ошиблись! — торжественно произнес Никифор. — Это она!
— Ясное дело, что я — это я, — пробурчала Майка, стряхивая с себя металлические кругляши. — Было бы странно, если бы я была не я, а совсем другая, вот, например, как эта… Иманжигеева. Ее дверь была жемчужная, а моя другая должна быть — вся медовая… Да, а серо-синяя дверца Верке принадлежит. Не станет она топ-моделью.
Девочка пораженно умолкла. Откуда она все это узнала?
Именно так. Теперь Майка была уверена: если Иманжигеевой показать ее дверцу, то она непременно станет крупной певицей Больших Театров.
Майка подумала дальше. Ей почудилось даже, что она видит Верку с какой-то стрекочущей коробочкой в руках, но приглядеться внутренним взором уже не получалось: видение ускользнуло, словно намыленное.
Все было на своих местах — и кресло, и мастерская, и сизоватый дым от трубки мастера Леши, и горы непонятных предметов, наваленных, кажется, без порядка и смысла… — но вид приняло странный. Нечто подобное Майка всегда ощущала незадолго до грозы: на небе еще ни единой тучки, и деревья шелестят, как ни в чем ни бывало, но воздух уже слегка уплотнился, готовый завернуть все живое в душноватый кокон.
