…и погрузилась в тарантас.
Внутренности у открытой повозки были розовые с неясным, расплывчатым рисунком. Невидимые скакуны несли возок по неведомым пригоркам, а Майка только диву давалась.
Мир, в котором она очутилась, был переливчато-подробным. Вот, кажется, где-то в далекой дали маячит темная точка, но стоит захотеть, как она сама собой укрупняется, оказываясь упитанным белым барашком невозможной четкости и полноты.
Тарантас мерно покачивался, а девочка могла играючи рассмотреть все, что находилось от нее на порядочном расстоянии.
— Ты видишь? — донесся до нее голос Никифора.
Глаза девочки послушно различили жемчужную пустыню, затем каменную гряду и наконец тот самый камень, подтолкнувший ее в нужном направлении. Его собратья были светлы, некоторые уже безлики, кто-то зиял в Майку пустотой, рассыпаясь на глазах, а он был еще полон собой, напоминая древнюю виноградину. Изумительный камень еще шевелил извилинами, неохотно расставаясь с жизненным соком — он еще жил.
— Нет, не туда, ближе, — направил Майку невидимый Никифор.
Девочка глянула. Среди яркой, живой зелени она различила крошечное белое пятнышко — самодельную корону на пупырчатой голове жабьей королевны.
Она была такой же улыбчивой, как и прежде, но цвет имела другой: шкурка королевны темнела на глазах, будто наряжаясь в особую шаль — затхлая бурая зелень расползалась во все концы рыхлого тельца. Болотную золушку душила настоящая жаба.
В следующий раз Майка обойдет болотце стороной.
Но вот где-то сбоку мелькнуло что-то яркое. Майка навела резкость.
— Галстух! Она видит галстух! — гналась за кем-то Лизочка, в этом Подробном мире похожая на рыжую лисицу.
Неподалеку гулял пропавший Сонька. Он собирал наливные яблочки, да и сам был похож на задорный, крепенький фрукт, который радует собой на весь мир. Вокруг него по кругу катались Толстый и Тонкий. Сидя один за другим, они выгуливались верхом на Меринокобыле, как в цирке… Все были счастливы: и Толстый с усами, и Тонкий без усов, и Кобыла в косичках, и Мерин с ежиком…
Тут Майка приметила одну странность. Путешествуя в тарантасе по Подробному миру, она легко узнавала лишь тех, кто был далеко от нее, а вблизи могла угадывать лишь смутные очертания. Девочка будто одела бабкины очки: дальнозоркость здесь сочеталась с близорукостью, создавая Подробному миру новый объем — он то показывал несказанную глубину, то был плоским, как картонка.
— Большое видится на расстоянии…
Говорить вроде бы начал Никифор, но закончила фразу женщина в просторном одеянии.
