В общем, в выборе призвания мама была не помощница.
Папу Майка и не думала спрашивать — ясное дело, по его плану девочка должна стать барышней, выйти замуж за капитана, а потом, через множество лет и тягот, сделаться генералом в юбке. Он не раз вслух об этом мечтал.
— Будет династия, — говорил он.
Папины планы Майке нравились не совсем. Быть женой генерала, конечно, хорошо, но еще лучше быть генеральшей и самостоятельно, без всяких посредников командовать войсками.
На вопросы взрослых о будущих планах каждый раз она отвечала по настроению. Веселее всего было говорить так:
— Я стану защитницей женщин машей арбатовой.
Мама соглашалась. Она понимала Майку. А папа возражал:
— Защищать женщин должны мужчины.
— От кого защищать? — подзуживала мама.
— От вас самих, — сурово говорил папа. — Вы, как прекрасный пол, нуждаетесь в нашей защите, в крепком мужском плече. Что бы вы без нас делали?
— Пропали бы совсем, — плаксиво подтягивала мама, а глаза у нее смеялись. Как всегда.
Тут, конечно, папа был полностью неправ. Майка, как будущая барышня, точно знала, что должна сама уметь постоять за себя, а права у ее точно такие же, как и у мальчиков. А будут еще больше, если она и правда станет красивой. Но мама упреждающе глядела на Майку, та кивала папе, делая вид, что совершенно с ним согласна. И все были счастливы.
— Голубушки вы мои, — обнимал папа своих родных и близких.
И тогда, прижимаясь к папе и маме, девочка думала: да ну, его это призвание. Разве плохо быть просто вместе? Видеть, как все счастливы, и не ломать себе голову.
Все-таки права мама: пусть призвание само Майку находит, если ему хочется.
Кто ищет, тот найдет.
— Ну-с, приступим?
В мастерскую мастера Леши влетел Никифор — встрёпанный и чем-то смущенный. «Взбучку получил», — подумала прозорливая девочка, одновременно решив, что блондинка в тюбетейке здесь ни при чем. Но тогда кто?
— За дело, корявка!
На возражения у Майки не осталось времени. Она мгновенно оказалась на лежанке. Никифор прикрепил ей ко лбу, запястьям и лодыжкам металлические кругляши.
Девочку собирались замерять. Неизвестно от чего и для чего, но Майка даже пикнуть не посмела.
Никифор встал у изголовья — так, чтобы Майка могла лишь ощущать его присутствие.
— Тебе удобно? — спросил он.
— Да, наверное.
И правда — кресло было будто специально для нее сделано. Она полулежала в нем, как на седьмом небе.
«Вот бы кровать себе такую», — принялась было воображать Майка, но огоньки перед ее глазами заискрились еще ярче и игривей. Они притягивали взгляд, вынуждая ни о чем не думать, а только внимать. Девочка попыталась понять, о чем они толкуют…
