— Милости прошу к моему шабашу.
Оглядевшись, Майка подумала, что дружными эти грядки вряд ли назовешь. Все росло и топырилось, — но не слаженным и красивым зеленым хором, как это бывает в природе, а вразнобой. Рядом с живым и зеленым торчало совсем бурое, а краснота соседствовала с тоскливой жухлостью. Казалось, осень смешалась с летними красками, превратив два прекрасных времени года в нечто одновременно-жутковатое. Здесь тебе и сочность июля, и умирание стылого ноября…
Майка чувствовала себя здесь лишней, а мастер, пыхтя трубкой, оглядывал растительный кавардак так заинтересованно, словно тот — живее всех живых.
Алексей Лысиков исполнял свой непростой замысел.
— Тут у меня озимые и яровые зреют. Там разнообразные специи. Рядом тыква золотая, редис наливной, кукуруза малорослая. Здесь полынь цветет, лебеда ликует, бурьян кудрявится. А вон видишь кружевные листики?
— Вижу! — обрадовалась Майка, разглядев знакомый контур. — Это петрушка. Ой, а вон укроп веничками мохнатится! Да и лук тоже там! Почти, как дома в холодильнике!
— Ну-с, раз-два, взялись! — мастер вручил Майке лейку, а сам удалился туда, где сорнякам было особенно вольготно.
Взялись.
Майка поливала растения и старалась не дышать.
Едкая смесь, выпадавшая из лейки, пахла так, что если бы не пример Алексея Лысикова, она в один момент забросила бы и громоздкий сосуд, и вредные сорняки, которые не торопились окультуриваться. Перевоспитание трудных растений давалось Майке нелегко.
— Эк, незадача, — сокрушался на другом конце мастер. — Стручки гороховые сохнут, а чертополох знай себе, цветет и пахнет. Злое, гадкое семя. Ну, ничего, я тебя еще научу праведной жизни. Не на того напал.
— У вас уже получилось? — пыхтя с лейкой, спросила Майка. — Ну, хотя бы разок…
— Что? — отозвался из растительных дебрей Алексей.
— Это самое… В корень зрить… Ну… — запутавшись в словах, девочка смущенно умолкла.
— Коренное воспитание сорняков, — договорил за ребенка взрослый. — Рано еще об успехах судачить, я всего два десятка лет огородничаю.
Майка оторопела: эксперименту в два раза больше, чем Майке, и никакого толку?
— Когда же будет не рано?
— Миллионы лет сорняк в сорняк превращался, что ж ты думаешь, его за пару десятилетий окультурить можно?
— Так вы же не можете жить миллионы лет, — сказала Майка. Огородничать ей нравилось все меньше и меньше.
— Я еще в своем уме, — признал он. — За миллионы лет заскучать можно до смерти. Нет, уж, спасибо, мне и пары тысяч хватит.
