За его спиной вдруг раздались шаги.
— Мэтр шейистен!
Он узнал голос Оума, своего верного слуги. Он обернулся и нахмурил брови, заметив испуганное выражение его лица.
— Ну?
— Вас просят, господин. Как можно быстрее!
— Успокойся.
Приказ подействовал на подростка как удар кнута. Он застыл и, судорожно сжав руки, глухо добавил:
— Алтахума пробуждается.
Эти два слова произвели в Муцу радикальную перемену. Томность, овладевшая им после ужина, исчезла и уступила место холодной решимости. Эта смена настроения отразилась и на его лице. Оно побледнело, а его черты затвердели.
— Совет предупрежден? — сказал он с внезапной хрипотцой в голосе.
— Они уже в пути, мэтр.
— Я пойду один. А ты иди во дворец и жди моих указаний.
Шейистен начал спускаться по извилистым лестницам, ведущим к Алтахуме. Минуя коридоры, мостки, он шел, сжав губы, не глядя на воинов, открывавших перед ним тяжелые двери, защищавшие святилище верховного вождя.
Алтахума пробуждается… Эта фраза раздавалась в его сознании как похоронный звон, словно говоря, что все его страхи были обоснованы. Пробуждение Алтахумы сулило огромную опасность для Тараска и для всего города.
С мрачным видом он вошел в центральный ствол. Туда можно было проникнуть только через вершину, через круглую террасу со сферическим куполом, обрамленным пегасийскими витражами. В этой комнате, лишенной всяких украшений, находились тумы — элитная охрана, подчинявшаяся только верховному вождю. Несмотря на спешку, Муцу добровольно подвергся тщательному осмотру. Воины, непреклонные и молчаливые, всегда действовали одним и тем же способом. В то время как часть их оставалась в стороне, другая окружала посетителя. Когда тумы сомкнули круг, шейистен задрожал, почувствовав, как кинжалы касаются его тела, хотя он и привык к этому ритуалу. Чтобы позволить Муцу следовать дальше, тумы должны были несколько раз кольнуть его тело, это позволяло уловить малейший признак Харонии. Ему был знаком этот ритуал, основанный на учении, названном акупунктурой, о ценности которого он был хорошо осведомлен. Кинжалы, задействованные в ритуале, на самом деле представляли собой странную рыбью кость, тонкую как игла, зафиксированную в ладони воина. Он закрыл глаза и сосредоточился на том, что предстояло сделать, а иглы пронзали ткань его туники и протыкали кожу. Несколько раз ему приходилось сжимать губы, чтобы не вскрикнуть от боли. Обычно этот досмотр был безболезненным. Неловкость тумов выдавала их волнение.
